Операция «Луна» - Пол Андерсон Страница 3

Стоило бы, наверно, пойти на места для журналистов, но не хотелось. Работники, свободные от дежурства, обычно сидели именно там, потому что оттуда было лучше видно, чем даже из ложи высокопоставленных гостей. Однако мы сами были своего рода сенсацией — по крайней мере, раньше. Конечно, за одиннадцать лет шумиха поулеглась, так что теперь нас обычно не замечали — слава тебе, господи. Однако и теперь к нам мог прицепиться какой-нибудь журналюга, от нечего делать жаждущий взять интервью.

Едва ли мы могли смешаться с толпой, которая рассаживалась по скамьям или устраивалась прямо на камнях. Со мной-то все в порядке — шесть футов роста и косая сажень в плечах, скуластое славянское лицо, нос картошкой, голубые глаза, соломенные волосы — словом, ничего из ряда вон выходящего. А вот Джинни понадобилось бы заклятие отвода глаз или вообще невидимости, чтобы остаться не замеченной хотя бы одним мужчиной. Но все превращения, не имеющие отношения к проекту, были запрещены. Нам же вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь сунул под нос кристалл дальновидения и начал заваливать тупыми вопросами. Мы собирались просто спокойно посмотреть на взлет.

Впрочем, пресса будет кишеть и у других трибун, где толпятся ученые мужи, кинозвезды, самозваные представители того или иного молодежного течения, исполнительные директора корпораций, евангелисты, и так далее, и тому подобное. Вся эта шушера пользовалась случаем, чтобы лишний раз сделать себе рекламу. Нет, лучше уж пойти туда, где находятся люди, которые действительно интересуются самим запуском. В принципе, мы были бы не против побеседовать с серьезными журналистами, пишущими о науке. Мы их знали, любили и могли на них положиться. Но они сейчас были слишком заняты своим прямым делом, чтобы тратить время на болтовню.

То ли нам повезло, то ли мы просто переоценили свою известность. Когда мы осторожно пробирались между скамьями, нас заметил кое-кто из друзей, помахал рукой, может, и крикнул „Привет!“ — за шумом просто не было слышно; мужики, естественно, пялились на Джинни. Но не более того. Мы выцелили вроде бы незанятое местечко рядом с парой проектных механиков, Мигелем Сантосом и Джимом Франклином. Я встретился с Джимом взглядом. Его шоколадная физиономия расплылась в широкой улыбке, он махнул рукой. Мы с Джинни направились туда.

По пути мы пересеклись с группкой газетчиков, и тут удача едва не покинула нас. Оказалось, что Харис ад-Дин аль-Банни решил наблюдать за полетом именно с этого места. Естественно, газетная братия облепила его со всех сторон. Он не возражал. Нет, ему не было все равно: аль-Банни купался в лучах славы.

Не поймите меня неправильно. Он славный парень, проделавший гигантскую работу. Если бы не его уверенность, его гений и напор, НАСА бы чесало в затылках и мрачно разглядывало проект полета на Луну еще лет сто. Это он убедил Ламберта и всех остальных, что это возможно еще на нашем веку. Именно его руководство сотворило это чудо.

Может, иногда мы и бухтим, что все могло быть сделано быстрее и дешевле, но никто не станет возражать, что проект исследования Луны „Селена“ обогатил нас новыми знаниями, технологиями и паратехнологиями, важными для любой космической отрасли. Да, аль-Банни искал известности — но не ради себя. Я почти уверен, что он делал это ради проекта, ради того, чтобы Конгресс и налогоплательщики видели, что мы не зря тратим деньги. Удовольствие от славы было побочным эффектом. Для аль-Банни было побочным эффектом все, что не имело отношения к цели.

О, естественно, он работал на Халифат во время войны. И тогда его летающие бронзовые кони доставили нам кучу хлопот. Но он никогда не был фанатиком их ереси. Если бы он родился в другой стране, то с тем же успехом мог бы быть среди наших союзников, правоверных мусульман. Истинной его религией всегда был космос, а пиво и шотландское виски он любил не меньше, чем я. Более того, он нажил себе немало неприятностей, заявив, что его лошади носятся не над той планетой. После войны армия США из кожи вон лезла, пытаясь заманить его в отдел обороны, пока не выдохлась и не позволила работать в гражданском агентстве, куда он так стремился.

К тому же, черт побери, война уже двадцать лет как закончилась.

Харис повернулся, большой и грузный, обозрел нас поверх голов и поднял руку.

— А, Вирджиния Матучек! — прогрохотал он. — Красота и грация, как всегда, сопутствуют тебе. Приветствую и тебя, Стивен!

Он всегда был галантным и доброжелательным, и я замечал, что часто это окупается сторицей.

На нас уставилось множество глаз. Аль-Банни тотчас же вернулся к прерванной речи. Слушатели повернули головы к нему. Я не расслышал, о чем это он там разглагольствовал. Вероятно, муссировал любимую идею о том, что союз Западного и Восточного искусства дал людям возможность достичь звезд.

Мы протолкались на облюбованное место и сели.

— Привет, — громко сказал Мигель, пытаясь перекрыть царивший кругом гомон.

— Как вы? — осведомился Джим. — Какие-то проблемы? Рад, что вы все-таки пришли, хотя и впритык.

Я рассказал, что случилось.

— Надо быть предусмотрительней! — прокряхтел холостяк Джим. — Но тем не менее славно, что люди так этим заинтересовались.

— Моя Хуанита тоже, — несколько укоризненно вставил Мигель. — Но она терпеть не может больших толп. А маленьких детей сюда не пускают, поэтому она предпочла посмотреть запуск по дальновизору, чтобы их не бросать. Я вовсе не хотел вас задеть, доктор Матучек, — поспешно добавил он. — В каждой семье свои порядки.