Танец света - Ная Брайс Страница 3

Кровать, на которой я уже несколько минут притворялась спящей, жалобно скрипнула. Моей щеки коснулось теплое дыхание с ароматом творожной ватрушки. Очевидно, сестра снова утащила со вчерашнего ужина пышную сдобу и съела утром вместе с вечерней порцией молока.

Я еле сдержала рвущийся наружу смех и сразу же получила легкий тычок в правый бок.

– Тень, не ври! Не спишь ты! – услышала я недовольное бурчание и открыла глаза.

Прямо перед моим носом оказался кулак Катарины, которым она медленно покачивала из стороны в сторону, явно собираясь задать мне взбучку.

Я вздохнула и перевернулась на другой бок, отмахиваясь.

– Дай поспать, рыжее чучело! Еще петух не пел, а ты уже вскочила! Сейчас всю Обитель перебудишь.

Но Катарина не хотела сдаваться. Она юркой белкой запрыгнула на меня сверху и поцеловала в нос, заговорщически шепча:

– Кто поздно встает, того Безликое чудище сожрет! – Она воровато оглянулась, словно испугавшись своих слов.

Я проследила за ее взглядом в темный угол комнаты и напрягла зрение. Нет, Безликого чудища там не было, и я с облегчением выдохнула распирающий грудь воздух.

Пока не было.

Кое-как выбравшись из-под Катарины, я вяло поднялась с кровати и поставила голые ступни на ледяной каменный пол. За окном только-только занималась заря, окрашивая утреннее небо в розовые краски, свет которых едва просвечивался через марево пепла, застывшее где-то высоко, почти под облаками, а сквозь приоткрытые ставни в спальню проникал воздух. Я потерла светлое маленькое родимое пятно на лбу, указывающее на мою принадлежность к роду Светлых. Такие же отметины были на телах каждой из нас, рожденных в землях Темных, но хранивших в себе Свет.

Катарина уже убежала в купальню, а у меня не получалось замедлить участившееся сердцебиение.

Сегодня приедет Он.

Сегодня Он будет делать проверку.

Сегодня Он снова сделает больно.

Он. Он. Он.

В раннем детстве я решила, что, несмотря на жуткий вид, Безликий не способен причинить боль, поэтому не боялась его. Но ошибалась.

Мне было семь, когда, гуляя по темным коридорам Обители, я услышала мучительный, наполненный болью стон. Прокралась к нужной двери, осторожно открыла ее и замерла на пороге.

На полу с искусанными в кровь губами лежала София. Она дрожала, а Безликий сидел рядом с протянутой над ней ладонью, из которой вырывалась Тьма. Она окутывала тело Софии, словно кокон, причиняя той невыносимые страдания.

В голову пришло единственно верное решение – броситься на помощь сестре. Подскочив к Безликому, я повисла на его руке, вцепившись зубами в запястье, обтянутое черной кожаной перчаткой. Он не дрогнул, будто мой укус был не больнее укола тонкой иглы, но Тьма перестала окутывать Софию. Ее тело забилось в конвульсиях, а изо рта хлынула кровь, растекаясь по полу вязкой лужей.

– Сестренка! – пропищала я, уткнувшись лбом в ее ледяное плечо.

Все это время Безликий молчал, не проронил ни слова, а потом, схватив меня за шиворот, отбросил к противоположной стене. Больно ударившись, я сползла на пол. Подойдя ближе, Безликий сел на корточки рядом со мной и поднял мой подбородок двумя пальцами.

– Непослушание всегда равно боли, неужели ты не усвоила этот урок? – Его ладонь коснулась моего лба. Нежно, осторожно. Наверное, таким и бывает материнское или отцовское прикосновение. Но никакой теплоты или утешения в этом жесте не было, уже через секунду тело скрутило от боли. На грани угасающего сознания я видела подрагивающую Софию и снова склонившегося над ней Деаса.

Тогда я ясно осознала, кто он.

Чудовище. Монстр, истязающий нас. Животное, которому нравится нас истязать.

С того дня в моей душе вкупе со страхом проросло зерно ненависти. Этот росток креп с каждым днем, давая все новые и новые побеги.

В голове снова появился ненавистный образ, и я зажмурилась, считая до десяти.

Не знаю, откуда взяла этот прием, но он всегда срабатывал.

«Страх делает вас слабыми!» – каждый раз твердили нам наставницы, будто специально упуская из виду, что сами пугали нас, из-за чего мы, дрожащие, забивались в угол.

С тихим вздохом я собрала крохотные остатки воли в кулак и, слегка пошатываясь, поднялась на ноги.

Остальные адептки Обители еще спали, даже Оливия, которая ежедневно вставала спозаранку, чтобы помочь наставницам. Ее белоснежные волосы разметались по подушке, а на лице застыло выражение блаженного счастья.

– Небось, снятся розовые лошади, – пробурчала я себе под нос и, огибая ряд кроватей, выстроившихся вдоль стены, побрела умываться.

Сейчас меня интересовал единственный вопрос: «На кой черт рыжая бестия разбудила меня в столь ранний час?!»

Катарина, с мокрым лицом и воодушевляющей улыбкой, ждала на пороге купальни.

– Прости, я просто хочу, чтобы сегодня на проверке мы были первые. Первые начнем – первые закончим! – прощебетала она и протянула мне холщовое полотенце с большой дырой посередине, смешно выглядывая сквозь нее одним глазом.

Я улыбнулась и молча наклонилась к деревянной лохани, выкручивая вентиль над ней. Металлический бак затрещал, и из крана медленной струей потекла ледяная вода. Я зачерпнула ее в ладони и плеснула в лицо.

День обещал быть сложным, как и все дни этого числа каждого месяца на протяжении четырнадцати лет.

Конечно, первые годы своей жизни я не помнила, но была готова поклясться, что кошмары, которые мучили меня по ночам по сей день, – отголоски реальных воспоминаний.

Возможно ли за столько лет привыкнуть к подобному?

Ответ я знала наверняка – нет.

Пока мы плескались в воде, остальные адептки уже проснулись, вяло потягиваясь и зевая наперебой.

– Может, заплести тебе косу? – поинтересовалась Оливия, посмотрев на меня. Если я правильно трактовала, подруга намеревалась осуществить задуманное, что бы я ни ответила. Но я терпеть не могла, когда кто-то трогал мои волосы и уж тем более драл их деревянной расческой, поэтому улыбнулась и помотала головой.

– Я сама. Вот, видишь, уже и гребень достала! – Покрутила я сломанным гребнем, а Оливия покосилась на него с недоверием.

– Уверена?

– Несомненно! Помоги лучше Катарине с ее кудрями, ей нужнее! – кивнула я на сестру, которая под взглядом Оливии тут же съежилась и посмотрела на меня так, будто обещала то ли четвертовать, то ли переломать ноги.