Конец Смуты - Иван Оченков Страница 24

— Пани Марина, — поклонился сотник женщине с ребенком, — обещайте, что не станете бежать, и мы не станем вас связывать.

Та ничего не сказала в ответ, лишь судорожно кивнув. Корнилий как видно счел, что этого довольно и они потащили связанных врагов к лошадям. Перекинув их через седло, они двинулись в Коломну, с трудом отыскивая в темноте собственные следы.

Вернувшись в город уже утром, донельзя усталые и измученные они представили своих пленников перед царем. Государь, поняв кого ему привели, очень обрадовался. Обняв и расцеловав сотника, он снял с себя шубу и накинул ему на плечи. Потом посмотрев на Федьку, усмехнулся и нахлобучил на него свою шапку.

— Никита, — закричал государь своему кравчему, — неси вина и денег награждать буду!

Вельяминов тут же стал наливать вино в серебряные чаши и передавать государю, а тот подавать их всем участникам погони. Те в ответ кланялись и, поблагодарив, выпивали, причем хитрый Ахмет, тут же сунул чару себе за пазуху.

— И правильно, — засмеялся государь, — берите все, жалую!

Каждому участнику погони, включая холопов, достались чаши разного размера и ценности, тут уж кому как повезло. Федьке и Корнилию видимо как начальным людям поднесли золотые, причем сотнику целый кубок. Помимо этого все получили награду деньгами, рядовые по пяти ефимков, Федька десять, а сколько получил сотник, государь не объявлял. Все это время он не обращал на пленников ни малейшего внимания, будто их и не было тут. Наконец, закончив с награждением царь бегло посмотрел на них будто они не вызвали в нем никакого интереса. Так ни слова не сказав, ни Заруцкому, ни Марине государь собрался выйти, и лишь проходя мимо стоящего последним монаха с низко опущенной головой, что-то произнес на каком-то тарабарском языке. Если бы Федька знал латынь, он удивился бы еще больше, потому что государь сказал:

— Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть!

* * *

Узнав, что Заруцкому с Мариной удалось бежать, я не отчаивался. Татары хорошие следопыты и должны настичь беглецов. На худой конец, если они избегнут Арслана, то должны наткнуться на войско Бутурлина, которое я специально отправил на такой случай. Но когда утром меня известили что Михальский захватил Заруцкого и Марину я вздохнул с облегчением. Мне с самого начала было ясно, что бояре в думе будут стараться преувеличить любой мой промах и преуменьшить успех. Особенно после того как я жестоко по их меркам наказал Салтыкова. Так что если бы Мнишек с сыном удалось бежать, никто бы и не заметил разгрома воровских казаков. Так что радость моя была неподдельной, а щедрость искренней. Чаша вина из царских рук это очень большая награда, даже боярам на пиру жалуют не из рук, а со стола. Плюс к тому сама чаша и деньги. Вельяминов немного кривился, глядя как я раздаю добро. Будь мы в Москве, он нашел бы для такого дела посеребрённые кубки, какими жалуют крымских послов. В принципе в другое время я бы с ним согласился, но сегодня скопидомничать нельзя.

На пленных стараюсь не смотреть, делая вид, что они мне не интересны. Однако интерес у меня есть. Сейчас их разведут по разным камерам, и мы начнем следствие. Везти их в Москву пока рано. Там от боярских забот пленники и помереть могут безвременно, а мне это пока не надо. Все же взгляд нет-нет скользит по их согнутым фигурам. Справа стоит на коленях связанный и окровавленный Заруцкий, ни смотря ни на что взгляд его не сломлен. Интересно как он оказался один, без сторонников и помощников? Должны же у него были быть верные люди. Марина стоит прямо, прижимая к себе ребенка, и пытается держаться с достоинством. Воренок по малолетству ничего не понимает, но куксится. Впрочем, это понятно дети они иногда как животные чуют недоброе. Кстати, мамаша его дама, скажем так, на любителя. Я ее раньше представлял себе больше по советским экранизациям «Бориса Годунова» где актрис приглашали весьма фактурных. Реальность же имела маленькие глаза, крючковатый нос и крайне не выразительную внешность. Впрочем, поспешное бегство и отсутствие времени для прихорашивания из любой красавицы может сделать серую мышку. Ну, почти из любой, так что я понимаю, почему первый Лжедмитрий закрутил с Ксенией. Я бы на его месте не сомневался ни минуты. И уж точно между ним и этой шляхтянкой вряд ли могла случиться любовь, нет там что-то иное. Там любовь с интересом.

Однако, на счет глаз я, кажется, погорячился. Да они не велики, но в них горит огонь. Полячка не сводит с меня глаз и, кажется, вот-вот прожжет дыру в моем зипуне, но я не обращаю на это ни малейшего внимания. Во первых надеюсь это выведет ее из равновесия, а во вторых есть среди ее свиты люди лично для меня куда более интересные. Придворная дама ее, меня не занимает, а вот монахи очень даже, потому что кто-то из них, скорее всего, и изготовил яд. Особой пикантности этой ситуации добавляет то что одного из монахов я уже встречал.

— Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть! — произношу я вкрадчивым голосом.

— Не сомневаюсь ваше величество, — распрямляется спина бывшего духовника моего кузена, — вы можете мне не верить, но я тоже рад видеть вас в добром здравии.

— Ну как я могу сомневаться, — отвечаю я своему давнему знакомому, и обернувшись к стоящим на строже стрельцам командую, — этого ко мне. Да отца Мелентия кликните.

Через некоторое время в моих покоях появляется кандидат в духовники, и я отпускаю стражу приказав развязать иезуита. Стрельцы мнутся, но не смеют перечить и, исполнив мой приказ выходят.

— Как вы здесь очутились падре?

— Превратности судьбы ваше величество, — пожимает плечами монах, — ваше эффектное появление в Мекленбурге два года назад испортило большую игру и мою карьеру. Впрочем, я не жалуюсь, меня ведь вполне могли отправить куда-нибудь к великим моголам или в Патагонию.

— Да бывает, — посочувствовал я ему, — а здесь вы давно?

— Увы, совсем недавно.

— Почему, увы?

— Потому что братья, бывшие при царице Марине совершили множество опрометчивых поступков и я не имел возможности отговорить их от них.

— Вы нашли такое обтекаемое определение… «опрометчивый поступок». С каких это пор так стали называть попытку убийства помазанника божьего?

— Убийство? — Воскликнул неподдельно удивленный иезуит, — тогда становится понятна ваша реакция. Впрочем, вы, ваше величество, всегда отличались быстротой действий.

— Вы хотите сказать, что непричастны к отравлению посланного мне письма?

— Письмо царицы Марины, оно было отравлено?

— Да и довольно сильным ядом, монах читавший его умер на месте, а следом и дьяк разворачивавший послание.

— Это невозможно, такого сильного яда просто не существует!

— Ну, не надо так картинно восклицать, святой отец, я верю в человеческий гений. К тому же свидетелями этому были несколько сотен человек в соборе.

— Господи Иисусе, я же читал это письмо перед отправкой…

— Вот как, а кто же вложил его в футляр?