Взлет и падение ДОДО - Николь Галланд Страница 22

Из дневника Ребекки Ист-Ода

15 мая

Температура 66^о по Фаренгейту, ясно, солнечно. Барометр падает.

Перцы и мангольд проклюнулись, ландыши и сирень цветут вовсю. Сменила штормовые окна на сетки от насекомых (наконец-то).

Работа над новым ОДЕКом продолжается и стала единственной темой разговоров в нашем доме. Фрэнк одержим точно так же, как первый раз. Перечитала свой тогдашний дневник, и должна признать, что сейчас по крайней мере его окружают люди, которые всячески стремятся ему помочь (помимо меня, разумеется). По-прежнему не пришла к окончательному мнению касательно Тристана. Мелисанда нравится больше, но она не главная. (Непонятно, личные у них отношения или чисто профессиональные. Возможно, они сами этого не знают.)

План экспериментов сдвинули на два дня, чтобы отладить программное обеспечение и улучшить электропроводку в здании. Начальство Тристана явно воспринимает его всерьез; Фрэнку требовались бесчисленные бумажки, чтобы приобрести самый обычный удлинитель.

По поводу этого проекта меня беспокоят два момента, помимо обычных опасений.

Первое: Тристан непременно хочет находиться в работающем ОДЕКе. Он не понимает, что таким образом становится объектом наблюдения, а не наблюдателем. Лабрадор дяди Виктора у нас за главного.

Второе: Фрэнк счастлив заниматься физикой и не желает думать о планируемом применении. Магия. Власти предержащие воспринимают магию настолько серьезно, что купили Тристану здание и шлют ему цистерны жидкого гелия без всякой бюрократической волокиты. Трудно примирить это со здравым смыслом. Фрэнку все равно.

Также Мел переживает из-за женщины, которая связалась с ней и утверждает, что умеет колдовать. Встреча Т и М с ней несколько раз откладывалась, и женщина перешла к словесным оскорблениям. Тем не менее они по-прежнему намерены с нею встретиться. Вероятно, это произойдет завтра после очередного запуска.

Диахроника

ДЕНЬ 294

В которой мы становимся еще более декогерентными

Через два дня, когда автоцистерна без фирменных логотипов доставила жидкий гелий, Тристан запечатался в комбинезон, показал нам большой палец и шагнул в ОДЕК, где для безопасности сразу надел кислородную маску. Видимо, жидкий гелий умеет просачиваться в любые микроскопические щелки, и Тристан мог бы задохнуться, даже не поняв, что произошло. И снова Ода обошел все здание, проверяя готовность, и занял место за пультом. К этому времени наше нетерпение уже немного заглушила привычка.

Жидкий гелий, как я теперь знала, в пятьдесят раз дороже жидкого азота и гораздо холоднее. Азот сжижается при температуре семьдесят семь градусов выше абсолютного нуля (точки, в которой атомы перестают двигаться, если такое вообще возможно), но чтобы проделать тот же фокус с гелием, его надо охладить до четырех градусов. По меркам обычного человеческого мира разница непринципиальная – оба очень, очень холодные. Но для ученых вроде Оды четыре и семьдесят семь – это небо и земля. Жидкий гелий, окутывающий ОДЕК, будет иметь кардинально иные свойства, чем же-эн-два – свойства, объяснимые в терминах статистики Бозе – Эйнштейна, передовой концепции в квантовой механике, которую Тристан понимал еле-еле, а я не понимала совсем. Суть состояла в том, что жидкий гелий заключал внутреннюю камеру ОДЕКа в сплошную оболочку вещества, находящегося в одном и том же квантовом состоянии. Это должно было квантомеханически изолировать камеру от остальной вселенной и многократно усилить ее эффективность.

По меркам жидкого гелия ледяные трубы и емкости, из которых откачали же-эн-два, были по-прежнему раскаленными, так что нам пришлось заново пройти цикл «принудительной атмосферной циркуляции» и «внешних вентиляционных отверстий», прежде чем система успокоилась и цифровые градусники начали показывать куда более низкие температуры.

Как только система стабилизировалась на четырех градусах выше абсолютного нуля – минус 269 градусов по Цельсию, Ода повернул рубильник. На сей раз он дал ОДЕКу проработать только пять секунд и снова его выключил.

Тристан вывалился из ОДЕКа, судорожно сдергивая кислородную маску. Балаклава снялась вместе с ней. Лицо у Тристана было землисто-серое, и казалось, его сейчас стошнит. Он зашатался и рухнул на колени сразу за порогом камеры.

– Тристан! – крикнула я.

Ода тоже опустился на колени, чтобы ему помочь, но Тристан оттолкнул Оду и обвел нас всех очумелым взглядом.

– Где я? – спросил он. – Это сон или мы правда здесь?

– Мы правда здесь, – мягко ответил Ода.

– Мы в Бостоне? – спросил Тристан и застонал. – Господи, голова раскалывается! Где мама?

Я с тревогой взглянула на Оду.

– Дайте ему несколько минут, – успокаивающе произнес тот.

– Что с ним произошло? – спросила я, нимало не успокоенная.

– Думаю, он в высшей степени дезориентирован.

– Это не пять минут назад? – спросил Тристан. – Я не должен войти в ОДЕК, чтобы между нами произошел этот разговор?

– Дайте ему кто-нибудь стакан воды, – обратился Ода к помещению в целом и добавил мягко: – Тристан, закройте глаза на несколько секунд. Все будет хорошо.

Ода знаком велел мне отойти, и я послушалась, но продолжала с тревогой смотреть на Тристана. Он обводил взглядом помещение, двигая глазами, но не поворачивая голову, как будто хотел избежать головокружения. Это было нестерпимо больно – видеть Тристана Лионса таким беспомощным.

– С котом то же самое происходило? – спросила я Оду.

– Ну, у кота не спросишь. Когда я открывал дверцу, он выпрыгивал совершенно чумовой. Я оставлял его, возвращался через час: он крепко спал, а проснувшись, вел себя как ни в чем не бывало. Я повторял опыт несколько раз, и кот вроде бы ни разу не вспомнил, что ему предстоит. Потом Ребекка увидела и запретила мне продолжать.