Взлет и падение ДОДО - Николь Галланд Страница 21

Тристан жестом попросил Оду выключить установку. Зажглись лампы – постепенно, потому что кому-то из Владимиров пришлось бежать к щитку и одну за другой включать выбитые пробки. Общее волнение ощутимо рассеялось. Столько драмы, столько световых и звуковых эффектов – и что?

– Есть что-нибудь? – спросил Тристан.

– Все регистрирующие устройства в камере полностью отрубились, насколько я могу сказать, – ответил Ода. Новость вроде бы плохая, однако в голосе его звучало упоение.

– То есть мы даже не знаем, произошло ли что-нибудь внутри.

– Что-то точняк произошло, – вмешался самый длиннобородый Владимир, только что вбежавший из серверной. – Покуда эта штука работала, через наши сервера прошла туева хуча данных.

– Это сколько? – спросила я.

Он недовольно скривился.

– Столько, что я мог бы, как водится, привести сравнение со всем содержимым Библиотеки Конгресса, числом пикселей во всех сериях «Властелина колец», вместе взятых, и числом телефонных звонков, перехваченных АНБ за один день, и ты бы сказала: «Ни фига себе!»

– Ни фига себе! – сказала я.

– И с количеством вычислений, произведенных над этими данными по алгоритмам профессора Оды, – примерно та же петрушка.

– Фантастика, – проворковала я.

– Верю, – сказал Тристан, – просто у нас, похоже, нет данных о том, что произошло внутри.

– Подтверждаю, – сказал Ода. – Ренормировочный контур обратной связи предположительно влияет на нормальную работу регистраторов в камере.

– Именно так должно быть – верно?

– Может, да, – сказал Тристан, – а может, все просто грохнулось. Тут мы слепы. Никакого способа проверить, работает ли он.

– Возможно, будь у нас кот… – сказал профессор.

– Возможно, если зайти внутрь… – сказал Тристан.

Ребекка пробормотала себе под нос что-то осуждающее, Владимиры и Максы – что-то в высшей степени одобрительное.

Ода мотнул головой:

– Кот – это одно. Но я туда не войду.

– Я войду, – сказал Тристан.

– Это ваши похороны, – буркнула Ребекка вполголоса и отошла от пульта управления.

Тристан глянул на нее, потом на Оду.

– Она это буквально? – спросил он и повернулся к Ребекке: – Вы это буквально?

Ода ответил раньше своей жены:

– Вас это не убьет. Но… вам не понравится. Котам определенно не нравилось.

Тристан только отмахнулся.

– Раз это не летально, я войду. – Он приглашающе улыбнулся: – Хочешь со мной, Стоукс?

Как ни лестно мне было, что меня считают достойной участия в таком эксперименте, и как ни любопытно было узнать, что из этого выйдет, я вспомнила про кота.

– Следующий раз.

– Внутренняя температура камеры? – спросил Тристан.

– Минус двадцать три по Цельсию, устойчивая, – сообщил пультовый Макс.

– Надо улучшить теплоизоляцию, – пробормотал Тристан и повернулся к вешалке. Она по-прежнему лежала на полу.

Я напряглась, ожидая выволочки, но он словно и не заметил, что вешалку уронили. Отыскал конец груды, где были самые большие комбинезоны, вытащил один и шагнул в него.

– Еще работает? Все показатели в норме?

Полдюжины разных Максов и Владимиров из разных частей здания выкрикнули: «В норме!»

Тристан застегнул молнию. Нашел в боковом кармане балаклаву, натянул на голову. Я помогла опустить ее так, чтобы глаза оказались в овальной прорези. Он двинулся к ОДЕКу, на ходу надевая толстые перчатки. Ода раскрыл перед ним дверцу и тотчас отдернул руку, обжегшись холодным металлом.

Тристан шагнул через порожек, и вытесненный им воздух вышел наружу морозным паром.

Наружу вылетел человеческий торс и покатился по полу, разбрасывая в сторону аккумуляторы и флешки. Это была верхняя половина магазинного манекена, на которую мы навесили датчики, и Тристан его выкинул.

Освободив себе место, он сел на деревянный табурет, служивший раньше подставкой для манекена. На табурете лежала пронизанная кошачьей шерстью подушка из Модели I; Ребекка переложила ее в Модель II, чтобы подчеркнуть преемственность. Тристан потянулся и закрыл за собой дверцу. Максы заинтересованно переглянулись. Ребекка потерла переносицу и бесшумно заходила по комнате. Ода-сэнсэй вновь сел за пульт управления. Он поднял защитную крышечку над рубильником. Ребекка заткнула уши.

На мгновение мы застыли. Все взгляды были прикованы к пальцу Оды. Наконец он повернул рубильник. Снова погас свет и взвыла сирена. Ода, следя по наручным часам, дал машине проработать пятнадцать секунд, затем вернул рубильник в прежнее положение и аккуратно закрыл крышечкой.

Тристан вышел из ОДЕКа, стягивая балаклаву и тряся головой, как будто ему вода попала в ухо. Потом заметил, что мы все на него уставились, и, в свою очередь, уставился на нас.

– Было неприятно, – сипло сообщил он. – Как будто побывал на русской дискотеке. Но это все.

– Я рада, что с тобой все хорошо, но… – Я вовремя осеклась.

– Но было бы круче, если бы вам пришлось вытаскивать меня на носилках. Да, знаю, – горестно произнес Тристан. – Владимир? Что-нибудь для меня есть?

Рыжеволосый Владимир аккуратно вышел на середину, отпихивая ногой огнетушители и пустые банки из-под «Ред булл». Смотрел он при этом в айпад.

– Предварительная диагностика показывает большое число подвисших процессов. Вероятно, баг, который мы можем исправить к утру.

– Что это значит?

– Что ОДЕК работает на один процент своей эффективности.

– Тогда, похоже, вам предстоит долгая ночь, – сказал Тристан.

Диахроника

день 290

В которой мы становимся декогерентными

Когда я пришла на следующий день, Фрэнк Ода был уже здесь, и с ним Ребекка – она медленно прохаживалась туда-сюда, скрестив руки на груди. Двое Владимиров спали на полу в серверной. Длиннобородый сидел на кухне, опершись локтями на стол и уставившись в чашку с кофе.

По команде Тристана мы заняли места, как во вчерашнем неудачном эксперименте. Жидкий азот оставался в пространстве между емкостями, так что охлаждение повторять не пришлось. Тристан надел комбинезон, улыбнулся нам всем, показал большой палец, шагнул в ОДЕК и закрыл дверцу.

Ода-сэнсэй уселся за пульт, проверил готовность и повернул рубильник. Кто-то заранее предусмотрительно закутал сирену одеялом, чтобы приглушить звук. У меня по спине пробежал электрический ток. Что-то должно было произойти. Я не знала, что именно, но чувствовала: сейчас вершится история, и я при этом присутствую, а не проверяю студенческие работы. Мысль эта радовала несказанно.