Долгая ночь - Юля Тихая Страница 22

Пороли тебя мало, Кесса. Не был бы папа такой добряк, глядишь, и выбили бы из тебя давным-давно эту дурь.

Зато ещё вчера… ах, как красиво было вчера!.. Как просто — и как хорошо. Ты ведь забыла совсем и про побег, и про ласок, и про лис, и бояться тоже — забыла. Ты думала, что вот ещё пара лет, и у тебя будет диплом, и Чабита наконец разрешит тебе что-нибудь кроме как чистить и заменять детали. Денег станет больше, и ты переедешь, снимешь квартирку у лестниц, и у тебя будет своя кухня и маленький балкон. Проснёшься утром от звуков радио, нажаришь оладий, намажешь облепиховым джемом и будешь есть, чёркая список дел и любуясь рассветом.

Потом мастерская, а там — артефакты, прекрасные и полные силы, и ты среди них — уважаемая специалистка, разработчица, а может даже и владелица парочки патентов. Клиенты говорят с тобой на «вы», а вон того усатого дядечку ты ведёшь уже лет десять и знаешь всю его семью. И он заказывает что-нибудь эдакое, и ты долго-долго возишься, а потом находишь изящнейшее из решений.

В обед приходят девочки, и Трис каким-то чудом всё-таки сошлась обратно с тем милым беркутом. Ливи ведёт теперь снова в ладах со своим родом в университете спецкурс по материаловедению, а Бенера ездит к своим лунным только по большим праздникам и открыла салон совершенно сумасшедшего нижнего белья.

А вечером тебя встречает на крыльце какой-нибудь… кто-нибудь. Можно даже и рыжий, и заклинатель. Вы гуляете по набережной, а вокруг — начало лета, и одуряюще пахнут яблони. И он приносит тебе цветы, целый пушистый букет нежных кустовых роз, потому что почему бы и нет; это ведь твоя фантазия, верно; почему бы в ней не быть букетам, и романтике, и даже какой-нибудь страшно сказать любви; и почему бы выдуманному возлюбленному не дарить тебе кустовые розы и не остаться у тебя на ночь, верно?

Может ты уже и имена совместным детям придумала, как в дурацких анекдотах?

Как только не утонула в этих своих розовых соплях!..

Дура. Какая же дура…

Я хотела бы сказать, что меня душила ярость. Или, по крайней мере, слёзы.

Но по правде — дышалось легко, хотя и шла я очень быстро, переходя иногда на бег. И в голосе было ясно-ясно, и холодный разум вовсю вертел, как головоломку, план дальнейших действий.

Никаких кустовых роз, конечно, не будет. Диплома, к сожалению, тоже; да и всю остальную ерунду, про патенты и облепиховый джем, нужно скомкать в плотный шарик и выкинуть далеко-далеко.

Холодная голова, да. Никаких слёз, никаких криков, и, пожалуйста, будь так любезна — обойдись без истерик. Если так уж захочется, поплачешь как-нибудь потом, когда выбранная для тебя Полуночью судьба снова покажется тебе несбывшейся.

Я уже знала: не захочется.

Планы строились у меня в голове сами собой, сами собой уточнялись, проходили каверзное тестирование и отбрасывались за негодностью.

Оставаться в Огице, конечно, нельзя. Но и уезжать без денег — самоубийство; я хотела, конечно, оказаться как можно дальше от приписанной мне судьбы, но это не значило, что я рада буду уже послезавтра кончить в борделе, подпольных боях или гробу.

Деньги — дома. Должно быть, он давно уже знал не только где я жила и работала, но и что ела на завтрак и какого цвета носила трусы. Соваться домой — безумие: это первое место, где меня будут искать.

С другой стороны, у Ар… у лиса ранены руки, да и я добавила. На снегу крови всегда кажется больше, но сейчас её и правда было очень много. Приедет полиция, — уже, наверное, приехала, — ему окажут помощь, снимут со стены любителя молний и пистолетов, будет допрос. Даже если лис станет очень торопиться и ему найдётся, чем надавить, он не освободится мгновенно.

Это давало мне фору. Оптимистично можно надеяться на четыре-пять часов, но это уже — избыточный риск; по меньшей мере, должно быть, часа полтора.

Полтора часа, чтобы исчезнуть.

Что ж, с каждым разом задачки становятся всё сложнее. К следующему разу мне стоит научиться мгновенно растворяться в воздухе.

Я хотела улыбнуться этому, но не смогла: губы сжались в тонкую нервную полоску и на каждую попытку ими шевельнуть начинали трястись.

Я ненавидела, когда у меня трясутся губы. Я ненавидела все эти нервы; слёзы; дрожащие руки; безнадёжные просьбы помочь; кислую чужую жалость; душащее бессилие; собственную неспособность нормально спать и чему-нибудь смеяться; мучительную слабость.

Я сжала губы ещё плотнее. Взбежала по лестнице, щёлкнула светом в коридоре, отпёрла свою дверь. Рывком выдернула из-под шкафа чемодан, швырнула его на кровать.

Деньги разделить. Часть в тощий кошелёк, часть в несессер и во внутренний карман, крупные купюры и банковские чеки в пластиковый пакет и быстрыми стежками подшить к подштанникам. В чемодан инструменты, коробку с камнями и металлом, смену одежды. Летние платья бросить, из обуви — только осенние ботинки на толстой подошве. Швейный набор, горелка, металлическая чашка, ложка и нож; без косметики как-нибудь обойдусь; взять дождевик и свернуть плотным рулоном тонкое одеяло — поможет хоть как-то устроиться, если придётся ночевать в лесу.

Хорошо бы, чтобы не пришлось.

Мелочовку из ящика вытряхнула в чемодан, не разбирая. Бережно завернула в носки флаконы с эфирными маслами, сунула в карман банку с перцем.

Сейчас, очевидно, его нюх уже почти восстановился. Вряд ли следующую травму слизистых он перенесёт так же легко, но, видит Полуночь: моя рука не дрогнет.

По уму, мне нет смысла оставаться в Кланах. Если он нашёл меня в Огице, в землях двоедушников мне нигде не будет покоя. Это значит: на железнодорожный вокзал, электричкой до магистрали, а по ней на юг, к заливу и колдовским островам.

Это самый очевидный путь, и нагнать меня там будет непросто, но вполне возможно. Мои шансы повышаются, если я успеваю на скорый поезд, и всё равно — риск.

Да и мне нужно не просто сбежать поскорее отсюда: мне нужно потом как-то жить где-то там. А с островов двоедушницу без образования и поручителей быстренько «вернут в род», то есть — депортируют и сопроводят квитанцией на штраф на имя действующего мэра Амрау.

Нет, этот план не годился.

Наверное, мой… преследователь, — мне было сложно называть его по имени даже про себя, — ждал от меня именно этого: сумбурного и эмоционального побега заграницу. Но я, может, и расслабилась, и забылась, но когда ты несколько лет каждую секунду продумываешь, где тебя будут искать дальше, планы вертятся в голове сами собой.

Я привычными движениями заряжала новый, ещё не опробованный, артефакт, а мой мозг сам собой решал: в поезд всё-таки сяду, возьму билет до магистрали. В нём закончу пару штучек, а ещё разболтаюсь с кем-нибудь из попутчиков, узнаю, кто едет на юг. Умею ли я болтать? — Понятия не имею, но, как известно, «и не так раскорячишься». Дальше пропитать артефакт своим запахом, подкинуть в чужую сумку, чтобы остался след. Себя закрыть полностью, уж на пару-то минут этой штуки должно хватить, главное, правильно выбрать время; выйти на случайной станции; оттуда взять машину до порта, приехать к самому отплытию, взять каюту до столицы…