Долгая ночь - Юля Тихая Страница 23

Я снимала комнату в гостевом доме, из тех, что подешевле, и в дверях здесь не было глазков. Зато решётки на окнах — были, и пожарный инспектор в начале осени грозил предписанием на демонтаж, но хозяйка как-то уладила с ним этот вопрос.

Я вгляделась в крепежи. Выломать, конечно, без шансов; была бы я медведем, ещё может быть…

Стук повторился.

Ласка! Она легко проскользнёт между прутьев, оттуда на крышу и дальше. Вещи придётся бросить, попробую утащить хотя бы банковские чеки…

Я швырнула в дверь заклинанием-глушилкой, дёрнула на себе штаны, но ничего не успела.

Мои чары развеялись, будто и не было. Замок на двери щёлкнул, и незваный гость вошёл в комнату.

Высокий, — в дверном проёме ему пришлось пригнуться. Когда-то был брюнетом, а теперь почти седой, и длинное лицо всё изрезано грубыми морщинами. Водянистые, белёсо-прозрачные глаза колдуна без зрачка, на шее — тонкая вязь заклинательных знаков.

Я замерла, как мышь перед гадюкой. Одет колдун был просто, но в руке держал тяжёлый, богато инкрустированный камнями посох, а в другой — школьную тетрадку в клетку.

Он развернул её ко мне страницей:

«Прошу простить моё вторжение.»

Я сглотнула, а он развернул тетрадь другой стороной:

«Моё имя Дюме, и я имею несчастье быть наставником Вашей пары.»

Так и было написано: «имею несчастье» и «Вашей», с большой буквы. Хороший почерк, ровный и по-мужски жёсткий.

Наверное, он ждал от меня каких-то слов, но слов не было. Я смотрела на руки в татуировках, узловатые гибкие пальцы, мерцание камней в посохе, россыпь артефактов, выглядывающих из расстёгнутого пальто, — и понимала только: мне нечего ему противопоставить.

Зря я вернулась. Зря посчитала, что у меня есть некая «фора»; надо было сразу же рвать на вокзал, затаиться лаской где-нибудь под сидениями. Полуночь с ними, деньгами и документами, можно было бы уехать к лунным, обустроить себе нору под деревом, а там, глядишь, как-нибудь бы и сложилось…

Мастер Дюме аккуратно прикрыл дверь, прислонил посох к косяку и принялся разуваться. Под зимними сапогами обнаружились вязаные носки, зелёные с белым орнаментом; вот они ступили на холодный пол, колдун прошёл в комнату и, взглядом попросив у меня разрещения, — я молча кивнула, — выдвинул из-за стола стул и сел. Достал из внутреннего кармана ручку, лизнул палец, перелистнул страницы в тетради и принялся писать.

Я отошла к подоконнику, сдвинула цветок, присела на краешек. Скрестила руки на груди, пытаясь принять вид спокойный и незаинтересованный; но по правде — это был, конечно, безнадёжный провал.

Наконец, он протянул мне тетрадь.

«Вам не о чем беспокоиться.»

Я посмотрела на него мрачно и постаралась выразить взглядом весь доступный мне скепсис. Мастер Дюме улыбнулся, указал на тетрадь и сделал жест, будто перелистывает страницы.

Я перелистнула.

«Ни я, ни мой ученик не причиним Вам вреда.»

— Я не уверена, что мы с вами одинаково понима…

Он прервал меня жестом и снова сделал перелистывающее движение. Я фыркнула, но подчинилась.

«В любом понимании вреда.»

«Уехав, Вы сделаете ровно то, чего хотел бы враг, — так было написано на следующей странице, и я, уже не дожидаясь указаний, принялась читать дальше. — Вы подвергнете себя серьёзному риску, при этом Вам вовсе не гарантирован успех. Зато ясно точно, что Арден будет изрядно отвлечён всеми этими перипетиями, и от того пострадает Дело. Которому Вы, к слову, могли бы изрядно помочь. Складывается впечатление, что у Вас найдётся ценная для нас экспертиза. Что Вы скажете о том, чтобы поработать на благо Кланов?»

Последняя фраза приходилась на зелёную обложку тетради, — видимо, мастер недооценил размеры своего словоблудия.

Я вздохнула и мысленно досчитала до пяти:

— Давайте начнём с того, что у меня нет врагов.

Равно как у меня нет никаких оснований вам верить, но этого я говорить не стала.

Вместо этого я, до боли стиснув кулаки, сказала:

— У меня своя жизнь. Другая. Мне нет дела до ваших дел, экспертизы и блага кого бы там ни было. Я не хочу быть ничьей парой. Я хочу уехать, а Арден может взять себя в руки и не отвлекаться.

Мастер Дюме снова улыбнулся мне, покачал головой и достал из внутреннего кармана свёрнутую чистую тетрадку.

Я думала, он станет уговаривать, как это происходило всегда: напишет что-то о любви, или о долге, или о судьбе. Но вместо этого он написал:

«Неужели Вы сами не захотите понять, почему умерла ваша сестра?»

— Причём здесь Ара?

«А вы его не узнали?»

— Кого?..

Он писал довольно долго.

«Этот милый нервный юноша, любитель изготавливать взрывоопасные штуки, передавать девушкам деньги и кидаться молниями в переулке — двоедушник из Делау, которому от рождения дано имя Вердал. Когда-то он был парой Ары. А затем она умерла.»

Я не слышала это имя одиннадцать лет. Дома оно стало запретным, когда закованная в лёд Ара ещё лежала на столе, а мама выла над её телом.

Лисы из Сыска пришли раньше, когда Ару ещё не нашли. Они исследовали и мост, и прилегающий к нему лес, опросили чуть не весь Амрау и сложили неприглядную — и трагичную — картинку.

Они были очень юны, они оба. Для Ары это была всего лишь вторая Охота, — первая, на которой она уже была двоедушницей; а Вердал и вовсе лишь тогда и поймал своего зверя. Ара услышала его, и они встретились. Она светилась тогда от радости, моя несчастная прекрасная сестра, а вот он, говорят, был не слишком доволен, — но это бывает с подростками, что уж такого.

Пекарь слышал, как они ругались на качелях. «Дело обычное, молодёжь,» — сказал он следователям. Но это не было обычное дело, потому что швея чуть позже видела, будто бы он ударил её, отшвырнул от себя. А лебединая пара встретила её на пути к мосту, и девушка была сама не своя: то рыдала, то смеялась. Они даже пытались поговорить с ней, но Ара убедила их, что идёт домой. Лебедь потом ужасно винил себя, что не вызвался проводить, а лебёдка всё время плакала.

Ара шла не домой.

Ночь была тихой, и снег сохранил её следы. Она стояла на середине моста, а потом перелезла через перила и ушла в воду.