Ночная охота - Юрий Козлов Страница 21

Кан и впрямь оказалась хорошей учительницей.

Они уединялись в лесу, в заброшенных домах, иногда на чердаке школы. В этом случае, впрочем, не вполне уединялись. На чердаке составляли в стоячие ряды отслужившие железные койки. Их возвращали в горизонтальное положение. Во всякое время суток две-три парочки оживляли тишину чердака мягким звоном панцирных сеток, шепотом, вздохами, сладкими стенаниями. Поначалу картины чужой страсти сковывали Антона. Но постепенно он приучился черпать в них силу и вдохновение. Кан это заметила и все чаще увлекала Антона на чердак, а не в лес.

Инициатива всегда была за Кан. Она назначала свидания, определяла подходящие места, приходила первая, жадно набрасывалась на Антона, буквально срывала с него штаны.

Иногда он уставал от этого механического однообразия. Однажды в лесу он отстранил требовательно льнущую к нему Кан: «Зачем тебе это? Так… много и так часто?» Черные, сузившиеся в нитку глаза Кан нехотя приоткрылись. «Ну… — Некоторое время она молчала. — Как тебе объяснить… Это все равно что голод. Всегда же хочется есть». — «А если бы на моем месте был другой?» — «Не знаю, — пожала плечами Кан. — Наверное, то же самое. Кому я потом буду нужна? Надо использовать любую возможность».

Кан не боялась забеременеть, потому что с рождения была бесплодной. Об этом свидетельствовал вытатуированный у нее на ляжке синий крестик, едва различимый на темноватой коже. Считалось, что носительница крестика — Кан — должна посвятить себя труду.

Кан родилась в столице. Там, по ее словам, облучали всех с косыми глазами. Кан завидовала девчонкам, которые могли рожать. Хотя некоторые к концу школы успевали родить и сдать в воспитательный дом по два-три ребенка. У них тем не менее оставался на будущее призрачный шанс завести полноценную семью.

Стоило разговору зайти о семье, о детях, Кан мрачнела, в глазах вставали слезы. Как-то она сказала, что лучше бы ей родиться не в столице, а в великой пустыне. Там сейчас прорывают канал, там Бог милостив к желтым. Они работают на строительстве, у них меньше глазных заболеваний, потому что глаза устроены таким образом, что ветер не засоряет песком.

Летом Антон, как и положено, отправился со своим классом на сельхозработы. Кан закончила школу, получила распределение на какой-то завод в Африке. В то лето шли сильные дожди, Антон задержался на сельхозработах. Когда в середине осени вернулся в школу, Кан уже уехала. Проститься им не удалось.

Сам Антон не испытывал ни малейшего желания завести семью. Не имел на этот счет иллюзий.

…Это произошло еще до знакомства с Кан и даже до урока, на котором было наглядно продемонстрировано, как делаются люди.

Антону было восемь лет, их класс впервые вывезли на летние сельхозработы. До обеда пропалывали грядки, после обеда плели из обрывков полиэтилена сумки. Однако материал подвозили не всякий день. Когда не подвозили, учитель, выпив самогона, уединялся с поварихой или же, опять-таки выпив самогона, заваливался спать. Ученики разбредались по полям — искали ягоды, пекли в кострах крохотную, выродившуюся на одичавших полях картошку.

Антон впервые в жизни оказался на природе. Место было не очень загаженным. Вода в ручье казалась прозрачной. Антон подолгу лежал на берегу, смотрел, свесив голову, на прочесывающих воду мальков ротана. Они деятельно грызли водоросли, проросшие в воду сквозь берег корни. Над ручьем выгибалось аркой обреченное дерево. Ротаны выпрыгивали из воды, кусали листья.

Антон ходил по лесу, по берегу ручья. На открытые пространства выходить опасался. В лесу птицы, как правило, не нападали. На открытых пространствах вытягивались в острую линию, набирали свистящую скорость, пробивали клювами головы. Антон носил с собой деревянную лопату.

Однажды он отошел дальше обычного, оказался на опушке леса, который, как выяснилось, имел предел. Предел лесу положило небольшое засеянное поле. В отличие от тех, которые они неустанно пропалывали, это выглядело каким-то аккуратным и чистеньким. Подул ветер. По полю побежала тугая зеленая волна.

Антон увидел дом. В доме определенно жили. Окна были распахнуты, в проемах вставало и опадало что-то легкое и белое. Антон глазам своим не поверил: занавески! В городах занавески были запрещены. Каждый гражданин имел право видеть, если кто-то целится в него из окна.

Огород перед домом был обнесен плетеной изгородью. Возле крыльца на шестки были надеты глиняные горшки, напоминающие вытянутые негритянские головы. Антон поднялся на цыпочки, снял один. Ему давно хотелось иметь собственную емкость под воду, надоело хлебать из горсти.

Вдруг он услышал смех за спиной. Первым порывом было бежать. За кражу могли убить. Но смех был добродушный. Антон осторожно вернул кувшин в исходное положение, протяжно загнусил: «Тетенька, не бей, я только посмотреть хотел…» Обернувшись, увидел не изготовившуюся бить тетеньку, а девчонку ненамного старше себя. На ней было серенькое тканое платьице. Светлые пушистые волосы перевязаны вокруг головы ленточкой.

«Ты чья?» — спросил Антон. Девчонка явно была не школьная. Школьные носили штаны, до третьего класса их, как и мальчишек, стригли наголо. Отличить девчонок можно было только по серьгам в ушах. Они прокалывали уши и вдевали в каждое по три-четыре серьги.

«Как это чья? — не поняла девчонка. — Мамина, папина, своя…» — «Где они?» — поинтересовался Антон. «В городе, вернутся вечером. Они поехали за мотоблоком». — «Ты одна дома?» — удивился Антон. Девчонка проворно скакнула за дверь, высунула из-за двери длинное черное дуло. «Видел? Я знаю, как защитить дом!» Антон чуть не рассмеялся. Да позови он пару друзей, от дома останутся рожки да ножки.

Антон знал, что не все дети живут в школах. Мама-папа — это все равно что два учителя на одного. Два учителя, странным образом сохранившие привязанность к зачатому существу на годы спустя момент зачатия. Антон никогда не думал о своих родителях. Единственное, в чем был уверен — в том, что они принадлежали к белой расе и были, по всей видимости, молодыми людьми. У Антона не было наследственных заболеваний. «Наверное, меня родила старшеклассница», — решил Антон.

Дети, которые жили с родителями, смотрели на школьных с презрением, были лучше одеты и, как правило, упитаннее. Особенно много встречалось их в охраняемом центре города, где жили бизнесмены, администраторы, самые важные бандиты.

«Где здесь вода?» — спросил Антон. «Хочешь, дам молока?» — с грохотом отставив ружье, радостно сбежала с крыльца девчонка. «Что это?» — удивился Антон. «Не знаешь, что такое молоко? Ты никогда не видел корову?» Она потащила Антона в пристроенный к дому сарай. Там чавкал, о чем-то горестно вздыхал огромный, неизвестный Антону зверь. Он был беззащитен и неповоротлив. Антон подумал, что его легко убить. «Это корова, — объяснила девчонка, — она дает молоко».

В доме было очень чисто. Антон знал чистоту, но другую. Накануне инспекций их заставляли скоблить полы и стены, ровнять кровати по натянутому шнурку. Но на следующий день — и до очередной инспекции — бардак, как правило, восстанавливался. В комнатах на стенах висели цветные картинки, на полу лежали коврики. В школе — в классах, в жилых помещениях — полы и стены были голыми. На стенах писали ругательства, рисовали мужские и женские половые органы.