Охотник на вундерваффе - Владислав Морозов Страница 19

Я не без труда вытащил из пальцев покойника лямки «сидора» и развязал вещмешок. Слава богу, что мешок не успел промокнуть насквозь. Там обнаружились немудрящие солдатские харчи в виде нескольких завернутых в тряпицу кусков колотого сахара, двух банок рыбных консервов, полбуханки черного хлеба и трех пачек горохового и пшенного концентрата. Была еще очень толстая общая тетрадь в буро-коричневой клеенчатой обложке и пара карандашей, но тетрадь была пустая, и никаких образцов эпистолярного жанра в виде писем из дома или же домой я в его вещмешке не обнаружил. Как и каких-либо других документов. Коль так, будем считать, что покойный был сиротой, раз уж ему некому было писать. Ну, или лентяем. Хотя, возможно, причина была куда проще и банальнее – не успев доехать до фронта, покойный еще просто не знал номера своей полевой почты.

Еще в вещмешке было два десятка патронов для «нагана» россыпью, кусок мыла, опасная бритва и жестяная коробка из-под каких-то леденцов с бритвенными принадлежностями вроде помазка и прочего, жестяная кружка, котелок, оловянная ложка, складной нож, четыре коробки спичек, невскрытая пачка махорки, две пачки папирос «Дели» и две катушки ниток (черных и белых) с воткнутой в одну из катушек иголкой. Кроме того, я нашел там две пары чистых и сухих портянок, две пары нательных рубах и кальсон, пару грубых шерстяных носков, двое уставных, черных трусов-семейников и полный комплект обмундирования – явно поношенная, но вполне опрятная гимнастерка с двумя треугольниками и танком на черных петлицах и галифе (и то и другое серо-стального цвета, как танкистам РККА до войны и полагалось). Однако запасливый мужик был этот Потеряхин…

А самое главное – в «сидоре» я нащупал новенькую зеленую флягу, в которой что-то обнадеживающе булькало. Я отвинтил пробку, понюхал – пахло спиртным, но явно не водка и не чистый спирт. Отхлебнул и закашлялся – во фляге был коньяк, причем довольно неплохой. Наверное, армянский, типа того, что во время этой войны товарищ А. Микоян посылал в подарок «дорогому союзнику», господину У. Черчиллю. Богато жил покойник. Ладно, по крайней мере внутри стало теплее и шансы подохнуть от простуды несколько уменьшились.

Переодеваться в сухое здесь было негде. Поэтому я ограничился малым. Подкатив к себе и подняв в вертикальное положение еще теплую, одуряюще воняющую сгоревшим бензином пустую бочку, я присел на нее и по одному с трудом стянул с ног мокрые кирзачи. Вылил из сапог воду и снял промокшие носки. После чего протер, как мог, свои посиневшие ступни и намотал на ноги сухие портянки. Натянув сапоги, почувствовал некоторое облегчение. Опять-таки, пока сидел на горячей бочке, моя задница и ноги успели несколько согреться.

Конечно, в целом в моих сапогах все равно было сыровато, но тут уж без вариантов. По крайней мере, теперь не было ощущения, что я стою ногами в двух ведрах с холодной водой. Свои завезенные из отдаленного будущего носки я выжал и вместе с флягой убрал в «сидор». Завязав вещмешок понял, что жить, похоже, стало легче.

Решив утеплиться, дальше стянул с еще одного убитого танкиста наиболее целый (там было только одно аккуратное входное пулевое отверстие на спине слева) и сухой ватник. Владелец ватника был худым и длинным, и на нем он болтался как на вешалке, а мне был относительно впору. У того же покойника я позаимствовал и танкошлем, который тоже был ему явно великоват. Шлемофон был, похоже, из кирзы, но, по крайней мере, на искусственном меху. Какой-никакой, а все-таки зимний головной убор…

На всякий случай я посмотрел документы у этого и еще одного лежавшего ближе всех убитого. У этих двоих были подмокшие красноармейские книжки (у одного сей документ дополнялся комсомольским билетом), выданные в сентябре 1941-го, то есть буквально только что. При этом отметок о том, в какой части сейчас служат, не было и у них. На всякий случай запомнил фамилии этих двух убитых – красноармейцы Бугров и Игонин. Вдруг да пригодится. Документы у них я забирать не стал. Не мое это дело, поскольку лично я ни похоронить их, ни похоронки разослать сейчас точно был не в состоянии. Я теперь вообще всего лишь сержант, он же замкомвзвода, невеликая во всех смыслах сошка.

Вслед за этим я решил, что, пожалуй, все-таки есть смысл еще больше затруднить мою идентификацию и усложнить возможное разоблачение. Вдруг у кого-то не сойдется количество покойников, начнут копать, то-сё…

В общем, прости меня, замкомвзвода товарищ Потеряхин, но так надо….

Я поднял уже остывший и еще больше потяжелевший (как мне показалось) труп своего здешнего «дубликата» и за подмышки поволок его к горящему огнеметному танку, где пламя все еще было достаточно мощным. У самого танка, перехватив покойника за грудки, с трудом приподнял его, а потом, спиной вперед, отворачиваясь от пожара, уронил тело в огонь, прямо на корму «ОТ-130». Извини, мужик, еще раз, подумал я, глядя, как комбинезон на трупе начинает чернеть, дымиться, а потом и гореть, но быть тебе теперь безымянным и без вести пропавшим, ничего тут не поделаешь. Во всяком случае, идентифицировать его личность теперь будет практически невозможно, так же как и сгоревшего шофера «полуторки». Век генетических экспертиз по разным там чудом сохранившимся фрагментам ДНК наступит еще не скоро.

От горящего тела пошел специфический аромат, такой густой, что меня затошнило.

Ничего, Потеряхин, теперь я с твоими убийцами постараюсь поквитаться. И не раз. Попробую слегка помочь предкам подсократить народонаселение племени истинных арийцев. А то эти сжигавшие людей в печах и удобрявшие их пеплом капустные поля (но при попадании в плен все немцы неизменно оказывались землекопами, кашеварами, шоферами, сапожниками или парикмахерами, четко заучившими фразы, типа «Hitler Kaput» или «Der Krieg ist schleht, ich liebe genosse Stalin» и дававшими понять, что все кровавые преступления режима это не про них, а они все сплошь затаившиеся «рот-фронтовцы») господа через полвека опять все забудут и оборзеют до крайности. То есть начнут строить планы мирового господства и учить нас, как жить. Правда, все их «уроки» всегда сводятся всего-навсего к торгу вокруг снижения цен на российские газ и нефть да истерическим требованиям – любить педиков, растлителей малолетних да исламских фундаменталистов с прочей «пятой колонной». А идеи товарища Гитлера чуть позднее, как это ни странно, зацветут буйным цветом даже ближе, чем ожидалось, из-за чего всякое взбесившееся шакалье придется потом отстреливать, и не где-нибудь, а аж на Донбассе, то есть там, где ближе уже некуда, поскольку дальше уже по-любому только Москва. Хреново будет, если мы опять сдадим назад и ляжем под них, проиграв по уже привычному сценарию. Хотя, такой вариант никогда не стоит исключать…

Но так или иначе мне надо постараться и положить хоть сколько-нибудь этих нацистских дедушек, чтобы тем путем отстрела из огнестрельного оружия уменьшить количество их внуков и правнуков, а значит, связанных с ними последующих запуков и проблем.

Эта мысль показалась мне очень здравой, и поэтому я решил дополнительно вооружиться. Ведь одного «нагана для подобного явно недостаточно.

Впрочем, выбор у меня был более чем невелик. Какое, спрашивается, у танкистов да сопровождавших груз тыловиков может быть серьезное оружие, при том что штатные пулеметы «ДТ» сгорели вместе с танками. Хотя возле одного из убитых пехотинцев довольно удачно лежал отлетевший в грязь мосинский карабин. Я поднял оружие и проверил – в обойме сидело пять положенных патронов, еще десять патронов я нашел в двух кожаных патронных коробках на поясе убитого. Более чем не густо, но и то хлеб. Рассовав винтовочные патроны по карманам своего комбеза, я начал протирать карабин от грязи найденной в кармане шинели того же убитого пехотинца относительно сухой и чистой тряпицей, похоже, служившей покойному носовым платком.