Грифон - Альфредо Конде Страница 19

Инквизитор сидел, опершись локтями о колени, положив голову на руки и закрыв лицо, так что трудно было понять, спит он или предается размышлениям. Почувствовав рядом с собой движение, он обернулся и встретил выжидательный взгляд священника.

— Вы сегодня не ночевали дома?

Каноник сел рядом, умолкнув в ожидании ответа, которого так и не последовало. Через некоторое время он вновь заговорил, будто желая снискать расположение Посланца:

— Вам уже известно, что Декан распорядился, чтобы я, если Вы не возражаете, сопровождал Вас в поездке по королевству?

Посланец кивнул и продолжал молчать; наконец он повернулся к канонику и произнес тихим голосом:

— Мне нужен судебный пристав и нотариус, которому можно доверять.

Лоуренсо Педрейра улыбнулся, ничего не понимая:

— Ну так возьмите их.

Посланец тоже улыбнулся:

— Я привык путешествовать один: мне так легче; поэтому скажи сеньору Декану, чтобы он сам назвал тех двоих, что поедут с нами. Мне не важно, сопровождали они уже представителей Инквизиции или нет, но в отсутствие Архиепископа пусть их назначит мне Декан.

— Где вы сегодня спали?

— Я не спал.

Ни один мускул не дрогнул на лице каноника, и он как бы нечаянно проронил:

— Странный Вы все-таки человек.

Они прослушали обедню, а затем вышли на улицу через врата Рая, расположенные на северном фасаде собора под изображением женщины со львом, женщины с гроздью винограда в руках, а также под фигурой с петухом и змеей, представляющей василиска. Они вошли в собор через южные врата, а вышли через северные, пройдя таким образом путь, который если и не ведет от Адама к Христу, то, во всяком случае, пролегает между Евой и Марией; путь страны, хранящей храм Компостелы; путь людей, заботящихся о нем; путь, проложенный среди прекрасных зеленых гор, скрывающих твердость камней, образующих их.

Обо всем этом беседовали они за долгим обедом в доме Декана; но за теургическими рассуждениями таилась изощренная игра понятий, позволявшая принимать или отвергать всю не востребованную временем философию. Когда подали лосося из реки Ульи, которого предлагалось запивать вином из долины Сальнес, Декан объявил, что он принимает в своем доме и за своим столом не просто Посланца Инквизиции, но своего друга, сына своего друга и сына этой земли; и тут Лоуренсо Педрейра, возблагодарив Господа, удовлетворенный таким оборотом дела, спокойно принялся за еду: он очень проголодался, вышел из дому не позавтракав, да и потом не съел ни кусочка, а ведь это было совершенно необходимо его молодому сильному телу.

* * *

Пребывание в Компостеле митрополита Ирландского служило не только темой разговора, но и поводом предаться мечтам, которым, по всей видимости, не суждено было осуществиться; отец Матфей, архиепископ Дублинский, бывший настоятель францисканского монастыря, поддерживал в изгнании О'Нейла [51], первого великого предводителя национального движения Ирландии, более известного под именем Тирон, и связывал между собой всех беженцев, нашедших пристанище в Ла-Корунье, Ферроле [52]и в самом Сантьяго. Среди них встречались заговорщики всех мастей, начиная от ревностных католиков и кончая непримиримыми националистами, использовавшими религию лишь как повод для продолжения борьбы, которую необходимо было довести до конца, дабы «королевство Ирландия не испытывало более гнета еретиков, а верные сыны Христовой Церкви избавились от верховной власти нечестивой Елизаветы [53]». Использование веры как повода для борьбы было одной из тем неспешной беседы, протекавшей за столом у Декана. Когда подали барашка, приготовленного без особых излишеств, только с приправой из чеснока и петрушки, растертых в ступке и заправленных процеженным оливковым маслом, излагались доводы в защиту именно такой позиции. Но защита эта отнюдь не казалась ни страстной, ни пламенной, словесные аргументы высказывались вяло, как бы нехотя, убежденность собеседников выражалась скорее взглядами, подчеркивалась интонацией и жестом — взмахом руки или же соединением большого и указательного пальцев в виде щипцов, как на изображениях бога Брахмы. Категорические высказывания, доктринерские утверждения, догматические постулаты полностью отсутствовали в беседе, так что оставалось лишь догадываться, что именно утверждается, но никак нельзя было этого доказать; такой игре учат превратности судьбы или осознание относительности всего происходящего, дающее нам силы и ведущее нас вперед. Появление на столе барашка совпало не только с защитой идеи цареубийства — собеседники называли его тираноубийством, шло оно еще от Марианы и находило все больше сторонников, но и с приходом самого отца Матфея в сопровождении Джеймса О'Хейли, архиепископа Тюэмского, прибывшего по поручению О'Доннела [54]с докладом о положении в Ирландии и с просьбой о скорейшей помощи; все это дало дополнительную пищу для разговора. Дело было не минутное, и беседа, к которой присоединились вновь прибывшие, продлилась до самой ночи. Бурные ветры, виновники кораблекрушений, были еще так далеки, далекими казались и мысли о предательских сетях, столь часто сплетаемых неумолимой историей, поэтому гости говорили о своих надеждах с тем пылом, который дарят обильная еда и льющееся рекой вино. С момента прихода ирландцев Посланец хранил молчание, но от него не ускользнуло выражение страха, появившееся на лицах гостей при упоминании о роде его деятельности. Только когда вино наконец развязало ирландцам языки, беседа приняла направление, нужное Посланцу; до этого они говорили о помощи, которую приехали просить у короля Филиппа, уверенные, что монарх им не откажет, о надеждах на скорейшее изгнание с их родины врагов-англичан и еще о том, какая прекрасная стоит ночь.

Вера их была воистину мессианской, она восхищала и даже немного пугала Посланца; их вера оставалась живой и горячей даже в сердцах изгнанников, таких как Морис Фицджеральд, граф Десмонда [55], один из соратников Джеймса О'Хейли, живший теперь в Лиссабоне, или Томас Фиц Джон и многих, многих других — и тех, чьи имена донесло до нас время, и тех, о ком сегодня едва ли кто-нибудь помнит. Посланец знал их всех, но сейчас он не говорил об этом, продолжая хранить молчание.

Встреча у Декана удалась на славу. День, наступивший за лунной ночью, оказался великолепным и солнечным — так бывает только после упорного, неделями льющего дождя; вымытые камни хранили еще следы влаги, и свет играл на мокрой поверхности, оживляя ее, подобно дуновению легкого ветерка; зелень стала ярче и наряднее, а лужи казались осколками зеркала, нарушавшими однообразие господствовавшего здесь серого цвета. День был великолепен, но сотрапезники заметили это, только когда стало смеркаться и в комнату, где они находились, проник свежий ветерок. Посланец разбудил Лоуренсо Педрейру, дремавшего в своем кресле под понимающим взглядом Декана, и напомнил молодому священнику, что пора подниматься и идти спать, поскольку обед был обильным, время уже позднее, а накануне они почти не отдыхали.