В третью стражу. Автономное плавание - И. А. Намор Страница 17

– Ну, прям как в анекдоте, – неожиданно хохотнул Матвеев, явно испытавший облегчение при словах хозяина. – Встретились как-то англичанин, русский и немец…

– Жид, хохол и кацап тоже справно звучит, – поддержал шутку, переходя на украинский вариант русского, Федорчук.

– Шутники! – сказал на это хозяин квартиры и, быстро написав на бумажке: «официально журналист, а на самом деле гауптштурмфюрер СС, сотрудник Гейдриха», с многозначительным выражением на лице подвинул гостям.

– Ну, ты, Цыц, и конспиратор! – покачал головой «рафинированный англосакс» в твидовом костюме в елочку. Но сам, тем не менее, говорить вслух «о сокровенном» тоже не стал, а записал на той же бумажке: «и я журналист, из MI-6».

– Ох, грехи наши тяжкие! – вздохнул Федорчук, делая свою запись. – И как же нас угораздило? Есть идеи, или об этом тоже нельзя вслух?

– А тебе легче станет, если я рожу что-нибудь вроде «сбоя в мировых линиях» или о «пробое пространственно-временного континуума»? – Степан придвинул к себе листок, на котором под немецкой и английской строчками было выведено кириллицей: «журналист и я, РОВС, НКВД», и даже бровь от удивления поднял. – Ну, мы и попали.

– Мы попали… – задумчиво пропел по-русски Ицкович и вытянул из кармана пиджака пачку сигарет.

– Ты же вроде бросил? – снова удивился Матвеев.

– Бросишь тут, когда полковое знамя спи**или, – усмехнулся не без горечи Федорчук и тоже потянулся к сигаретам. – Так что, профессор, так уж и никаких идей?

– Идей море, – Матвеев-Гринвуд поднялся и на сталинский манер прошелся по комнате, рассматривая простенькие литографии на стенах. – Конспиративная?

– А то ж, – Ицкович встал и подошел к буфету. – Выпить кто-нибудь желает?

Незаметно для себя все трое перешли на русский и говорили теперь гораздо свободнее, но голосов, разумеется, не повышали.

– Вообще-то разговор на серьезную тему… – Степан с сомнением смотрел на извлеченную из буфета бутылку коньяка и очень характерно дернул губой.

– А я, собственно, и не настаиваю, – пожал плечами Олег, который стал теперь настолько не похож на себя прежнего, что при взгляде на него у Матвеева дух захватывало. Впрочем, имея в виду новую внешность Витьки и вспомнив, как выглядит он сам, Степан эту тему решил «не расчесывать». И так на душе погано – хуже некуда, а тут, как назло, еще и ни одного знакомого лица. Но с другой стороны, лучше так, чем никак. Втроем все же легче как-то.

– Ладно, – сказал он, увидев, как утвердительно кивает Олегу Виктор. – Плесни и мне немного.

– Заметьте, не я это предложил! – довольно улыбнулся Ицкович, а вслед за ним «расцвели» и остальные.

– А не может так случиться, что это бред? – осторожно спросил Федорчук, понюхав свою рюмку.

– Коллективный? – уточнил Степан.

– У меня бреда нет, – отрезал Ицкович. – Я себя проверил.

– А это возможно? – сразу же заинтересовался Виктор.

– Нет, разумеется, – Ицкович тоже понюхал коньяк, но пить не торопился. – Тут расклад настолько простой, что и говорить не о чем, но, пожалуйста, если уж так приспичило. Допустим, у меня бред, и все это, – он обвел рукой комнату и находящихся в ней людей, – есть лишь плод моего больного воображения. Отлично! Но! Если бред настолько подробен, что внутри него я не только вижу и слышу, но и чувствую, то какая, собственно, разница, снится мне это или происходит на самом деле. Ведь если я обожгу палец, мне будет больно…

– Это называется солипсизм… – как бы ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно внятно произнес Матвеев.

– Можешь считать меня последователем Клода Брюне ^[34], – пожал широкими плечами «немца» Олег. – По факту же я знаю, что я здесь и что вы тоже здесь. Что это значит для меня? Для меня – здесь и сейчас – это единственная реальность, данная мне в ощущениях, и, как это ни дико, мне даже неинтересно знать, каким макаром меня сюда занесло! Что для нас изменится, если мы узнаем про какой-нибудь там сбой мировых линий?

– Н-да, – Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.

– И, судя по всему, без возврата… – кивнул Степан и тоже выпил. – Во всяком случае, исходить следует из худшего, – добавил он, возвращая пустую рюмку на стол. – Наши там, а мы здесь… навсегда.

– А я о чем? – Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, «обстучал» ее об стол. – Жены, дети… Если на этом зациклиться, мы действительно быстро спятим. Я «пятить» не желаю. Они живы, здоровы, а мы… Мы здесь. Из этого и надо исходить.

– То есть, – по глазам было видно, что «белогвардейцу» Федорчуку ох как сейчас несладко, но голос Вощинина звучал ровно, – ты предлагаешь оставить Герцена за кадром и сразу перейти к Чернышевскому?

– В смысле от «кто виноват?» к «что делать?»… – скептически хмыкнул Матвеев.

– Ну, не Некрасова же вспоминать, – усмехнулся Ицкович. Правда, от этой усмешки во рту появлялась оскомина.

– Всем плохо, – выдохнув дым, предотвратил возможную дискуссию Федорчук, – только это уже в прошлом, а нас должно интересовать именно будущее.

– Ну не скажи, – огрызнулся вдруг начавший краснеть Олег. – Ты помнишь, что здесь через три с половиной года начнется?

– Ты серьезно? – прищурился Степан.

– Двадцать шесть миллионов и три из них мои соплеменники, – Ицкович отвернулся и посмотрел в окно. – Или по другому счету пятьдесят и шесть.

– Угомонись! – Матвеев наконец снова сел за стол и, протянув руку, завладел бутылкой. – Ты не один такой совестливый, только на всякое «А» имеется свое веское «Б».

– Да ну? – Федорчук аккуратно подвинул к Матвееву свою рюмку и, оглянувшись на Ицковича, все еще созерцающего унылый городской пейзаж за окном, двинул по столу, как шахматную фигуру, и рюмку Олега. – И какое же у нас «Бэ»?

– У тебя – самое серьезное.

– Вообще-то да, – подумав мгновение, согласился Виктор. – И одни – звери, и другие, блин, – животные. Да еще немцы на пятки наступают…

– Вот именно, – многозначительно произнес Матвеев, глядя в спину Олегу. – Еще и немцы…

– Допустим, – когда Ицкович повернулся к столу, цвет его лица был уже вполне нормальным. – Я, между прочим, никаких особых надежд на будущее и не лелею…

– А вот истерику, сержант, устраивать не надо! – остановил его командным окриком Виктор.

Олег вздрогнул, словно на бегу споткнулся, и удивленно посмотрел на Федорчука-Вощинина.

– Вообще-то старший лейтенант, по-вашему, – буркнул он через мгновение.

– Тем более! – теперь встал Федорчук. Видно, его очередь настала. – Думаешь, у меня сердце не болит? – спросил он, подходя к Ицковичу почти вплотную. – Между прочим, и за «ваших» тоже!