Что мы пожираем - Линси Миллер Страница 17

– Что? – я отдернула руку. – Что вы имеете в виду под физическим воплощением? Дверь это дверь.

– Не всегда, – он поднял одно плечо и медленно опустил его. – Мы знаем, что это не настоящая грязь, но что это на самом деле, понять не можем. Понимание ускользает от нас, как ускользает настоящая форма Двери. Ты сможешь это уничтожить?

Он посмотрел на меня поверх очков. Я проследила за его взглядом до маленького пятнышка над моим плечом. Он кивнул на пустое место.

– Твой грехотворец… – он взмахнул ладонью. – Наклонился?

– Он устал, – сказала я.

– Если ты настаиваешь. Так ты сможешь это сделать?

То есть это вызов. Сможет ли двуосененная, которая угрожала ему в Лощине, вернуть свою уверенность?

– Конечно, я могу попытаться, но у меня есть вопросы. К ней можно прикасаться? – спросила я.

Когда он кивнул, я смахнула грязь обратно в миску. Гранулы издали звук, похожий на звон разбитого стекла. Несколько из них прилипли к моей коже. На ощупь они были влажными и маслянистыми. Я соскребла их в миску и понюхала руку. От нее ничем не пахло.

– Вы пробовали ее на вкус?

– У нее нет вкуса, – сказал он. – Ее пробовали несколько людей – и несколько осененных, включая меня. Похоже, точно воспринимать это вещество можно только через осязание.

Я вытерла пальцы о рукав рубашки. По ощущениям я как будто натерла пальцы салом.

– И скольким вы ее скормили, прежде чем пробовать ее самому? – спросила я.

– Я наследник престола Цинлиры. Я представляю слишком большую ценность, чтобы просто так взять и попробовать нечто подобное. Но да, в прошлом году я ел ее лично, – он склонил голову. Волосы упали ему на лицо, но ему не удалось скрыть улыбку. – Ты ведь это понимаешь, не так ли?

Потому что все жизни могут быть сведены к ценности. Пэры никогда не понимали всей тонкости этого высказывания.

Я стиснула зубы, и он посмотрел на меня.

Он вдохнул, выдохнул, снял очки и вытер их о рубашку.

– Это тебя расстроило?

– Да.

Разочарование в его вздохе было ощутимым, и я ясно вспомнила, как когда-то он сказал: «Ты должна меня понять».

Если я должна быть здесь, помочь Уиллу и остановить жертвоприношения, этот парень – мой шанс это сделать.

– Я понимаю почему, – я коснулась его руки. Я не позволила своему большому пальцу скользнуть чуть-чуть влево под его рукав. Я не обвила пальцами его запястье. Он замер. – Но это не значит, что я с этим согласна.

Прикосновения приносили ему такой же дискомфорт, как и мне. Он носил одежду, как доспехи, рукава всегда были плотно застегнуты на запястьях, а на шее завязан галстук. Я любила прикосновения – чувствовать их и касаться кого-то, – но очень часто от меня ждали, что после них будет что-то еще, и не знали, как остановиться, когда я прекращала контакт. Я использовала свое ремесло как щит: никто не хотел прикасаться к девушке, которая прикасалась к смерти. Это спасло меня от чужих ожиданий. Щитом наследника были страх и отлично сшитые костюмы.

Наследник сжал челюсти. Я убрала руку.

– А как бы ты поступила? – спросил он.

Не приближалась бы к тем, кто согласился бы на это, если бы им предложили достаточно денег. Это было слишком легко и влекло за собой много опасных вариантов развития событий.

Но отвечая ему, я солгала.

– Не знаю, – ответила я, пожав плечами.

– Ненавижу незнание, – пробормотал он. Наследник расстегнул пальто и сел за мой стол. – Я еще не говорил матери, что ты здесь. Я не знаю, как она отреагирует на нашу сделку о Уиллоуби Чейзе. Ты понимаешь, что если его не принесут в жертву, потребуется кто-то другой? Твоя совесть позволит занять его место кому-то другому?

Уилл протянул мне руку помощи, когда больше никто не стал этого делать. А теперь я наконец-то могла помочь ему.

– Моя совесть не может позволить умереть невинному человеку, – сказала я, прислонившись к стулу. – Это она решает, кто будет принесен в жертву?

Он кивнул.

– Несмотря на то что сейчас жертвоприношения делаются раз в месяц, она обсуждает это с судом. А если суд предаст ее, она будет принимать такие решения самостоятельно. Можно сказать, ей не нужно, чтобы они делали то, что она хочет. Но всем легче, когда она соглашается с мнением суда. Они могут убить ее, но тогда она убьет их – и все погибнут. Она может убить их, но тогда они убьют ее – и все погибнут. На данный момент между ними заключено шаткое перемирие, и все более-менее спокойно.

Для них. Большая часть Цинлиры не знала, что такое покой – из-за воюющих за земли пэров и опасностей, с которыми простому народу приходилось сталкиваться на работе.

– Если она принесет его в жертву, это нарушит наш контракт, – сказала я. – Как она воспримет смерть единственного из оставшихся в живых детей?

– Гораздо легче, чем ты думаешь, – он взглянул на меня, серые глаза бледнели на фоне темных теней под глазами, и поправил очки. – Как умер твой отец?

– В инциденте на шахтах.

У него оторвало руки, а в шахте не было благоосененного целителя – хотя должен был быть.

– Давайте покончим с этим, – сказала я. – Мне нужна жертва.

Наследник тихо рассмеялся. Он протянул руку, закатал рукав, пока сухожилия его предплечья не напряглись под моими пальцами, и предложил мне иглу. Я постучала по сгибу его локтя, пока под моими пальцами не налилась вена, и проколола его кожу. Он даже не поморщился.

«Прими в жертву его боль и кровь, но возьми мало, чтобы он не погиб, – взмолилась я своему грехотворцу, – и уничтожь эту часть Двери».

Если я что-то знала, это знали и мои творцы. Они были как какая-то отдаленная часть меня, доступ к которой я могла получить только тогда, когда платила за это. Я никогда не ограничивала своих творцев – я редко использовала их так, чтобы они могли кого-то убить, – но это была часть Двери, она была творением Грешных. Никто не знал, сколько крови понадобится, чтобы ее уничтожить.

Кровь, капавшая с руки наследника, дернулась и исчезла, как будто ее слизнул с его кожи чей-то маленький язычок. Из чаши повалил черный дым, и мой нос обжег запах обугленных волос. Мы с наследником склонились над чашей.

Три маленькие гранулы рассыпались и растворились в дыму. С горла наследника сорвался тихий гортанный звук. Мой грехотворец залился трелью.

Это не звук, а скорее ощущение, звенящее у меня в голове, как свистки, которые могли слышать только собаки. Я знала, что звук действительно есть, хоть и не могла его услышать.

– Подождите, – сказала я. – Что-то не так.

Три другие гранулы закрутились, что-то под ними пошло рябью. Каждая из гранул согнулась посередине и разделилась. В миске появились три новые гранулы.