Мы взлетали, как утки... - Комбат Найтов Страница 16

– Пули при простреле дюраля загибают ему концы, которые не дают резине быстро затянуть пробоину. Проще и дешевле делать бак не из дюраля, а из фиброкартона, тогда бак будет и легче, и фибра не будет загибаться.

– Так вы знакомы? – спросил Сталин у Коккинаки, показывая на меня.

– Да, товарищ Сталин, мы с ним познакомились осенью сорокового, потом он работал у меня в ЛИС завода, хотел его к себе забрать, но не сумел из-за травмы. Талантливый парень и очень тонко чувствует машину.

– Как вы оцениваете их работу по переделке машины?

– Ну, фонарь сработан на коленке, стрелок полностью открыт, и на предельную высоту ему можно только с кислородной маской, но это по бедности. И пулемет требуется посолиднее стрелку.

– У нас в полку ни одного УБТ просто нет. Этот «ультраШКАС», если помнишь, они штатно здесь в крыле стояли. Когда заявку на пушки выполнили, он и переехал с крыла в кабину. Хотели спарить, но не получилось.

– Где это тебя так отделали?

– В крайнем вылете пришлось дважды пройтись над огрызающимися девятками Ju-87 на высоте сто – сто двадцать метров и подставлять брюхо.

– Красиво разукрасили! А зачем?

– Контейнер с осколочными гранатами сбросить.

– А к нам контейнеры еще не пришли.

– Помнишь первый вариант, который мы испытывали?

– С деревянными держателями? Конечно, помню! Мы их испытывали, товарищ Сталин, в Воронеже, замечательно по пехоте работают!

– Да, я уже в курсе. И не только по пехоте. Так что, товарищ Горемыкин, что вы можете сказать про контейнерные бомбы?

– К нам такая заявка из НКО не поступала.

– Что вы, товарищ Шкирятов, можете сказать по серийной машине?

– В условиях отсутствия сильного истребительного сопровождения летчик этого самолета больше похож на смертника, камикадзе. Не знаю, правда или нет, о таких во время халхингольских событий много писали. И деревянное крыло при попадании в него снаряда теряет до квадратного метра обшивки. Иногда больше. Или просто отлетает. Неустойчив продольно, и много приходится работать рулем высоты. Главное, заправочное отверстие одно, и топливо медленно перетекает из заправочной емкости в остальные баки.

– Товарищ Ильюшин, что вы можете сказать, как быстро вы сможете устранить недостатки «ЦКБ-55» и поставить его на поток?

– Очень многое зависит от смежников, товарищ Сталин, ведь только-только наладили выпуск бронекорпусов…

– Их все равно придется выпускать на других заводах, уже бомбят Смоленск, – тихо заметил я, и все замолчали.

– Что скажете, товарищ Жигарев? – спросил Сталин. – Нашли зеркала в кабине? Молчите лучше! Все понятно, возвращаемся.

Сталин по дороге молчал, я – тоже. Поднялись наверх, и тут началось! Ох, и крут «хозяин»! Жаль, что поздно. Я сидел тихонечко, чтобы под разборки не попасть. Голос у него тихий, и от этого только еще страшнее становится. Угроз прямых не было, будет действовать по закону. А закон что дышло. Ильюшин со страху пообещал, что через два дня партия в двенадцать машин будет собрана и отправлена в распоряжение товарища Шкирятова. На первом заводе есть двенадцать бронекорпусов «ЦКБ-55». Первый завод – это Москва. Он знал, что делает. Непринятие на вооружение кассетных бомб свалили на Ивана Филимоновича Сакриера, который, наоборот, увидел их действие первым из большого начальства и очень заинтересовался ими. Но в апреле сорок первого он был арестован вместе с бывшим командующим ВВС Рычаговым и помощником начальника Генштаба по авиации Смушкевичем. Так как испытания курировали Сакриер и Рычагов, то после ареста про них просто старались не вспоминать. Пришлось подать голос, и я, как образцовый ученик, поднял руку. Некоторое время на нее внимания не обращали, затем Иосиф Виссарионович недовольно посмотрел в мою сторону и спросил, в чем дело. «Отпроситься пописать, что ли?» – промелькнула идиотская мысль.

– Дивинженер Сакриер присутствовал на первых испытаниях, помог оформить заявку, и его АТ-4 должен был стать основным взрывателем на осколочных бомбах. Скорее всего, испытания остановили не потому, что их остановил он, а потому, что его сняли с должности.

Сталин промолчал, а я сел на место. Точки над i расставлены, теперь будем ждать реакции. Совещание, если его так можно назвать, закончилось за полночь, и ни плюшек, ни пряников я не получил. Тупо отсидел на месте в виде укоризны остальным участникам. Но на этом ничто не закончилось! Как только я покинул дворец, ко мне навстречу вышел тот самый политрук, о котором говорил Щербаков. Я про него попросту забыл.

– Вас ожидает замначальника ГПУ комиссар 2-го ранга Щербаков. Мне приказано доставить вас к нему.

Я посмотрел на время – 01:20, и тяжело выдохнул. Но приказы в армии не обсуждаются. И мы сели в машину.

– Мне говорили, что вы должны были найти моего стрелка и жену. Где она?

– В гостинице «Метрополь», там Управление селит отличившихся.

Больше ни о чем не разговаривали. Щербакову я сказал, что совещание закончилось, но никаких указаний от товарища Сталина я не получал и, честно говоря, совершенно не настроен говорить о том, что произошло в воздухе и на земле, пока не выясню позицию товарища Сталина до конца. Тем более это не должно уйти в газеты.

– Но товарищ Сталин подписал представление на звание Героя Советского Союза, и к ордену Ленина представлена ваша жена, точнее ваш стрелок-радист. Женой она стала позже.

– Но указа еще нет, и после совещания неизвестно, появится ли он. Вскрылись некоторые, не очень приглядные странички теперь уже истории.

– Вы серьезно?

– Да.

– Вас это касается?

– Меня персонально – нет. Но еще раз повторяю, товарищ Сталин мне лично ничего о каких-либо награждениях не сказал. Не ругал, но и не благодарил. Давайте подождем до утра.

– Утро начинается в Кремле в 14:00. Новости, скорее всего, поступят раньше. Так что находитесь в гостинице. Сейчас вас отвезут.

Так, еще новость! У меня и Аксиньи – разные номера! Сменить удостоверение личности она не успела. Хорошо, что вылетали прямо со свадьбы, и свидетельство о браке было в кармане. Сговорились они все, что ли, так стараются, чтобы мы ни в коем случае не стали супругами. Впрочем, из-за нервотрепки вообще ничего не хочется. Но добился от дежурной перевода нас в один номер – а это принципиально, потому что поселили ее в женском номере и не одну, а меня в мужском, где храпело еще трое товарищей. Сходил в буфет на первом этаже, но там, кроме водки и котлет, ничего нет. Поулыбался хмурой продавщице, в итоге раздобыл шампанское и коробку конфет. Не успели разлить его по фужерам – гости! Ильюшин и Коккинаки с коньяком, фруктами и шоколадом. Ильюшин знакомиться решил, и они каким-то образом уломали дежурную их пропустить. Узнав о поводе для нашей «маленькой пьянки» и что нас прямо из-за свадебного стола утащили в Москву, тут же из номера решили вытащить нас в ресторан. Оказывается, в Москве и тогда существовали ночные рестораны. А у меня приказ Щербакова гостиницу не покидать. Так что остались в номере, но с гостями. Нашу «малышку» ремонтируют, меняют крылья, фонарь, ставят СПУ-2У, турель с УБТ, новую радиостанцию. Таким образом Ильюшин хочет замять дело. Тут же предлагает вариант «небронированного стрелка», как было в конце сорок второго. Но я ему напомнил, что Сталин приказал доводить «ЦКБ-55», поэтому второй раз подставить вместо коровы козу не удастся, и кончиться все может совсем плачевно. Здесь он со мной согласился, немного погоревав о будущих неполученных рабочими премиях. Просидели они почти час, затем удалились. Настроение устроить вечер со свечами исчезло, так как оба не спали всю прошлую ночь. Да еще и койки узкие и к полу прикрученные. Я проверил. Так что спать пришлось на разных кроватях. Садисты! Не успели закрыть глаза, звонок: Поскребышев, приказано прибыть в Кремль. Время – четыре утра. Ну и режим!