Лисье зеркало - Анна Коэн Страница 13

Первое время Луиза развлекала себя счетом: сколько полотен ткани проходит через ее руки за один рабочий день, сколько строчек она делает, сколько раз нажимает ногой на педаль, приводя в движение механизм, – но очень быстро ей это надоело. Остались только ритм, отмеряющий время, и мелькание иглы вниз и вверх, вниз и вверх. На фабрику она устроилась меньше года назад. Потребовалось около трех лет, чтобы прекратились постоянные пугающие беспорядки на улицах, а предприятия начали работать в прежнем режиме. И еще немного времени, чтобы освоить швейную машину. Со слов ее товарок было ясно, что темные времена закончились благодаря учреждению парламента, но она не стремилась вникать в детали.

Из рукоделия Луизе больше всего нравилось вышивание, но сейчас в этом не было нужды, и она радовалась даже такой отупляющей работе. Ей уже исполнилось восемнадцать, и она не могла больше отрабатывать место в общежитии, обстирывая и причесывая других женщин, – этого было мало. К тому же все что угодно лучше, чем спичечная фабрика. Или работный дом, о котором и подумать было страшно.

Первое время Лу держалась за Зельду, будто кухарка была ей родней, и та вела себя соответственно. На следующий же день после переворота она поговорила с испуганной и подавленной Луизой и велела ей никому не говорить, чья она дочь и кем была при дворе. Дескать, когда придет время, отец сам ее найдет и вернет в семью, хотя Лу никогда на это не надеялась. Потом до женщин дошли слухи, что в ту ночь были убиты почти все придворные, находившиеся во дворце. А до некоторых добрались в их же домах. Зельда умерла пару лет спустя от воспаления легких, и Лу осталась одна.

Затекли шея и плечи, а от треска машинок и болтовни работниц болела голова. До обеда еще далеко, а до конца смены еще дальше. Во всем цеху наблюдалось большее оживление, чем обычно. Потянувшись через проход, Луиза дотронулась до локтя своей соседки, Маришки, и спросила у нее, о чем все переговариваются. Та, качнув светлыми кудрями-пружинками, ответила:

– Прошел слух, что после перерыва нас соберут послушать какого-то красавчика из политиков. Его уже кто-то видел у директорского кабинета, говорят, картинка!

Выпалив все это, Маришка тут же вернулась к своему необъятному полотнищу, еще энергичнее разгоняя колесо машинки, словно мысли о красавце-мужчине на фабрике придавали ей сил.

«Что ж, меньше рабочих часов – меньше заплатят в конце недели», – пронеслась мысль в голове Луизы.

В обед слухи подтвердились: когда все расселись в общем зале со своими подносами, директор вышел в центр и попросил не расходиться после еды, чтобы послушать некую речь. Идти, кроме цеха, было все равно некуда, поэтому Луиза осталась вместе со всеми.

Через двадцать минут место директора занял человек, который одним своим видом, не произнося ни слова, смог бы приковать внимание целой толпы. Картинка – это слово описывало его наиболее верно, особенно в глазах сотни швей и закройщиц. Гость был высок и атлетически сложен, а волна каштановых волос падала ему на плечи, придавая сходство с принцем из сказки.

Мужчина представился Фабианом Дюпоном из Комитета по правам рабочих. Его речь была долгой и пространной, но сопровождалась обворожительными и галантными жестами, каждый из которых вызывал бурю восторга. Работницы фабрики, казалось, уже были готовы пойти на край света даже за таким пустомелей – ради одной только его улыбки.

Суть его разглагольствований сводилась к тому, как важны женщины в новом мире, который сейчас строится.

– И в знак нашей всесторонней поддержки мы выделяем вам в помощь двух замечательных консультантов! Они проследят за вашими условиями труда, а также уделят особое внимание вашему политическому просвещению, проводя небольшие лекции вроде этой. – Элегантный гость артистично повел рукой, указывая на сборище женщин в столовой, где стоял кислый капустный дух. – Кроме того, они будут представлять интересы вашего коллектива в Комитете по правам рабочих. Дамы, можете не беспокоиться, на ваших зарплатах это не скажется.

Последняя его фраза была воспринята с наибольшим энтузиазмом, только директор недовольно насупился. Видимо, либо его поставили перед фактом, либо на него надавили.

В столовую вошли двое: юноша, по виду студент, и девушка. Дюпон подозвал их поближе и представил своих помощников:

– Густав Юнсон и Анхен Монк. Прелестная Анхен будет пристально следить, чтобы ваша работа протекала в наиболее комфортных условиях. В конце концов, кто, как не другая женщина, поймет ваши нужды! В свою очередь, Густав будет читать лекции. И кто знает, возможно, к концу года кто-то из вас захочет вступить в наши ряды и помогать другим трудящимся дамам!

Герр Дюпон говорил еще минут десять, разливаясь соловьем о том, как важна работа Комитета. Его помощники молча стояли рядом, давая возможность разглядеть их. Анхен Монк, девушка худощавого сложения, держалась очень прямо, словно ей в детстве к спине привязывали доску для осанки. Ее прическа не могла не удивлять: копна густейших русых волос была обрезана на уровне мочки уха и топорщилась позади. Анхен оглядывала собрание швей, будто строгая учительница – класс расшалившихся гимназисток, прищурившись и поджав тонкие губы.

Молодой человек, Густав, смотрел на всех прямо и благодушно – было ясно, что он вполне доволен своим назначением на фабрику. У него была приятная, хоть и не броская, как у Дюпона, внешность: средний рост, лоб высокий, чуть выпуклый, и прямой нос, светлые волосы гладко зачесаны назад, что делало его похожим скорее на модника, чем на карьериста.

Наконец Фабиан завершил свою речь. Работницы принялись аплодировать, некоторые даже стучали столовыми приборами по жестяным подносам, а из толпы раздался одинокий задорный выкрик: «Красавчик!», который поддержали общим смехом. Собрание закончилось, и пора было возвращаться к работе.