Молотодержец - Грэм Макнилл Страница 12

— Я же говорил, что ты будешь мною гордиться, — сказал Зигмар.

— Верно, — согласился Бьёрн. — Говорил.

Король унберогенов отпустил сына и сделал шаг вперед, желая приветствовать вернувшихся воинов, и, отдавая дань их храбрости, поднял вверх руки:

— Воины унберогенов, вы вернулись к нам, за что я возношу хвалу Ульрику. Ваша доблесть будет вознаграждена, и каждый из вас сегодня станет пировать как король!

Всадники встретили речь короля громкими возгласами, которые взлетели до облаков, а Бьёрн обратился к Зигмару и тем воинам, которые принесли носилки.

— Триновантес? — глядя на знамя, спросил король.

— Да, — подтвердил Зигмар, и голос его дрогнул. — Он пал на Астофенском мосту.

— Хорошо ли он сражался? Была ли славной его смерть?

Зигмар кивнул:

— Да. Если бы не отвага Триновантеса, нам бы несдобровать.

— Значит, Ульрик приветливо встретит его в своих чертогах, и мы будем завидовать ему, — заявил Бьёрн. — Ибо там, где сейчас Триновантес, пиво крепче, еда обильней и женщины краше земных. В свое время мы встретимся и с гордостью пройдем с ним по великим чертогам.

Зигмар улыбнулся, зная, что отец говорит правду, ибо для настоящего воина нет большей награды, чем славная гибель и радушный прием на пирах загробной жизни.

— Я всегда думал, что самое трудное дело на свете — вести воинов в бой, — продолжал Бьёрн. — Но теперь знаю, что куда тяжелее участь отца, который ждет сына с войны.

— Думаю, что понимаю тебя, — проговорил Зигмар, оборачиваясь и проводя взглядом обезумевших от горя родителей, ведущих в поводу коней с мертвыми сыновьями на спинах. — При всей своей славе, война — грязное дело.

— Значит, ты усвоил важный урок, сын мой. Победа — день радостный и в равной мере трагичный. Чти первое и учись справляться со вторым, иначе тебе не стать вождем.

Бьёрн обратился к братьям по мечу Зигмара:

— Вольфгарт и Пендраг, у меня сердце наполнилось радостью, когда я увидел вас в живых.

Оба воина просияли от ласковых слов короля, а тем временем по дороге загрохотали три телеги, везущие пиво из подвалов пивоварни. На первой повозке ехал гном Аларик, и воины громко загомонили, когда увидели угловатые руны на боках бочонков.

— Эль гномов? — поразился Вольфгарт.

— Возвратившимся героям причитается самое лучшее, — улыбнулся Бьёрн. — Я хотел приберечь эль для пира в честь свадьбы сына, но он, кажется, с этим не спешит. Лучше выпить сейчас, пока пена не осела.

— А я все слышал, — отозвался Аларик. — Пена на эле гномов не оседает никогда.

— Образно выражаясь, мастер Аларик, — пояснил Бьёрн. — Я не хотел тебя обидеть.

— Тем лучше, — проворчал гном. — Ты же знаешь, я всегда могу вернуться к своим.

— Не будь же таким занудой! — рассмеялся Пендраг, хватая гнома за руку и стискивая дружеским пожатием. — Давай наливай!

Вольфгарт кивнул Зигмару, а король подошел к Пендрагу и пивным бочкам.

— Ты разве не присоединишься? — спросил Бьёрн.

— Непременно, — отвечал Зигмар. — Только побуду с Триновантесом, пока за ним не пришли его родные.

— Ясно, — кивнул Бьёрн и понимающе улыбнулся сыну. — Вполне справедливо. Тогда подробно расскажи мне о вашем походе, пока мы ждем.

Зигмар улыбнулся:

— На самом деле рассказывать особенно не о чем. Сначала мы выслеживали зеленокожих на юге и на западе, а потом разбили их под стенами Астофена.

— Сколько их было? — как всегда, без лишних слов поинтересовался Альвгейр.

— Около двух тысяч.

— Двух тысяч?! — ахнул Бьёрн и гордо переглянулся с Альвгейром. — И он говорит, что рассказывать не о чем! А Костедробитель?

— Мертв, я его убил. Гхал-мараз упился его кровью.

— Две тысячи! — вздохнул Эофорт. — Я даже не предполагал, что одному вождю под силу собрать такое количество зеленокожих. И вы всех убили?

— Именно так, — подтвердил Зигмар. — Их трупы превратились в пепел.

— Кровь Ульрика! — воскликнул Бьёрн. — Надеюсь, Адхельм оказал героям достойный прием в своем городишке. А если это не так — я с ним поквитаюсь.

— Так, — подтвердил Зигмар. — Твой кузен шлет привет своему королю и клянется в случае нужды прислать нам всех воинов, которых соберет.

— Он — хороший человек, Адхельм. Похож на Рыжую Гриву.

Зигмар заметил, что в глазах отца появилось предостерегающее выражение, и, обернувшись, увидел, как в ворота Рейкдорфа вошла девушка с волосами цвета ночи, в длинном зеленом платье. Он узнал Равенну, и в горле неожиданно пересохло.

Лицо девушки было так печально, что Зигмар почувствовал: сердце у него вот-вот разорвется при виде ее тоски. Вслед за ней шел младший брат, близнец Триновантеса, и по бледным его щекам струились скорбные слезы.

Равенна приблизилась к покрытому зеленым знаменем телу брата, кивнула Зигмару и королю, опустилась подле Триновантеса и возложила руки ему на грудь. Герреон преклонил колени рядом с сестрой. Вся его тонкая фигура сотрясалась от безудержных рыданий.

— Тихо, мальчик, — проговорил Бьёрн. — Оплакивать павших воинов — женское дело.

Герреон поднял глаза и впился в Зигмара взглядом.

— Ты убил его, — всхлипнул Герреон. — Ты убил моего брата!

В королевской Большой палате еле теплился свет, чуть тлели торф и поленья, и от убаюкивающего тепла воинов стало клонить в сон. Победу праздновали долго, далеко за полночь. В жертву Ульрику и Морру приносили лучшее мясо и пиво — первого благодарили за дарованную воинам храбрость в сражении, а у второго просили провести павших к месту упокоения душ.

В Большой палате воцарилась тишина, ее нарушал лишь треск поленьев да спокойное дыхание сотни воинов, которые, завернувшись в шкуры, уснули прямо на полу. Семейные воины ушли по домам, а холостые или же перебравшие спиртного остались здесь, уткнувшись физиономиями в столы.

По традиции в ночь возвращения из похода король и наследник охраняли покой воинов — чтили их доблесть. Зигмар устроился подле отца на троне, который вырезал сам Бьёрн в ожидании совершеннолетия сына, когда он мужчиной воссядет рядом с королем. На нем был длинный волчий плащ. Гхал-мараз покоился на постаменте, который сделали специально для грозного оружия, сработанного гномами.

Для пира зарезали целое небольшое стадо, а когда вышло все гномье пиво, настал черед другим запасам пивоварни. Бывалые воины подкрепляли клятвы братства, а те, кто только что заслужил свой щит в кровавой битве при Астофене, клялись в первый раз.

Зигмар праздновал победу вместе со всеми. Только из головы у него не шел образ застывшей Равенны и рыдающего Герреона, когда они оба опустились на колени подле тела брата. Зигмар знал, что при Астофене они одержали небывалую победу, только для него она была омрачена гибелью друга.