Магистр. Багатур - Валерий Большаков Страница 11

За пологим берегом поднимался не шибко высокий земляной вал, укреплённый острогом — частоколом из толстых брёвен с острёными верхушками. В одном месте линия укреплений прерывалась, оставляя проход, — его запирали мощные ворота.

Над крепостной стеной то и дело показывались головы защитников, качались наконечники копий, вылетали стрелы, пущенные навесом, но оборона шла вяло.

Дворяне и вои кучковались на льду Почайны, проверяя оружие, подтягивая завязки на панцирях и успевая лениво переговариваться:

— Како ся урядим, братие?

— Таран нужон, без тарана — куда?

— Да где ж ты таран возьмёшь? Близ городу больших деревьев не сыскать!

— Раньше надо было думать.

— А нам по чину не положено, это пущай князюшка думает!

— Верно баешь! Приказу такого не было, чтоб таран мастерить. Вот и стой.

— Да цего ж стоять зря? На льду-то? Дубеешь как дурак!

— А ты дубей как умный! Вона, лунку проколупай и рыбку лови. Удом своим! Не отмёрз ишшо?

— Почнём, что ли?

— Куда торописсе, кулик? ^[42]

— А чего сразу — таран? Што, на воротах белый свет клином сошёлси? Глянь, тын какой — не низок, не высок. В самый раз!

— Лестницу надо, да не одну.

— Во-во! А никто не побеспокоилси!

— Да успокойтеся вы! То таран им, то лестницы… Чего скажут, то и делать станем!

Олег оглядел свой большой десяток. Да-а… Зря он заподозрил Якима Влунковича в симпатиях к своей персоне — воевода отдал ему под руку ополченцев, набранных в новгородской глуши, — увальней в армяках и лаптях, вооружённых топорами и луками. Худые вечные ^[43] мужичонки, охотники-лесовики — вот такой у него личный состав. Новики все, салабоны-новобранцы. Редко у кого из них имелся шлем, а панцирь был в единственном числе — на румяном, кудрявом парне, гордо назвавшимся Олфоромеем Лысуном. Выучкой же, опытом боевым, похвастаться не мог ни один — схватки с медведями и волками не в счёт.

Десяток без особых проблем подчинился новому командиру. Кое-кто, правда, дозволил себе поартачиться, но пара зуботычин привела строптивцев ко смирению.

— Скотина этот Влункович, — громко прошептал Пончик. — Он же тебе мстит, на смерть посылает!

— Помнишь, как в былинах богатырь говаривал? — тихо сказал Сухов. — «Не бывать тому!»

Обернувшись к своему десятку, что перетаптывался, сбившись в кучу, Олег громко спросил:

— Кто из вас белке в глаз попадает?

Новики заулыбались со снисхождением — экий у них десятник глупый!

— Да все и попадают, — ответил Лысун. — Как иначе-то? Мы-ить все промыслом живём, шкурок не портим!

— Отлично… — медленно проговорил Сухов. — Тогда слушай мой приказ. На тебя, Олфоромей, вся надёжа — побудешь возницей. Вон, видишь телегу с сеном? Погонишь её к воротам!

Объяснив каждому его манёвр, Олег напялил шлем на голову, в правую руку взяв меч, в левую — горящий факел. Олфоромей обошёл кругом телегу — здоровенные дроги, запряжённые парой могучих волов. На дрогах пошатывалась в неустойчивом равновесии целая гора сена.

Перекрестившись, Лысун взгромоздился на козлы, стегнул бичом, страгивая с места ленивых животин, и дроги покатились к воротам. Остальные бойцы из Олегова десятка выстроились в ряд и начали обстрел вражеских позиций. Они никому не позволяли высунуться над частоколом, чуть кто покажется — тут же слали стрелу. Кому-то из защитников Киева повезло — успели пригнуться, а кому-то и нет — пустили им стрелу в глаз, как той самой белке.

Войско Ярослава Всеволодовича притихло, с интересом наблюдая за потехой. Дружинники-дворяне не верили, что какие-то новики способны на подвиги воинские, и готовились потихоньку к приступу, исподволь наблюдая за «бельчатниками», подшучивая и пересмеиваясь.

Меж тем Олфоромей Лысун загнал дроги под самые ворота. Повинуясь жесту десятника, двое новиков — Олекса Вышатич и Ратша Гюрятич — подбежали на подмогу. Поднапряглись, втроём опрокинули кучу соломы, да бегом отвели дроги — в тыл.

Сухов швырнул факел. Сено задымилось, погнав белые, плотные клубы, и вспыхнуло. Яркое пламя заревело, вздымаясь выше острога, а когда солома опала грудой раскалённой трухи, гул и треск огня лишь усилился — горели ворота. Сухие брусья лопались, брызгая смолой и нагоняя такой жар, что снег стремительно отступал от ворот, протаивая кругом до парящей земли.

— Ну, дела… — выдохнул Олфоромей, зачарованно следя за прогоравшими воротинами. — Эхма!..

Олег хлопнул его по широкому плечу.

— Готовься! — сказал он. — Запрягай, как я сказал.

— Задом наперёд?

— Ну!

Лысун с Ратшей сноровисто перепрягли волов, поставив тех мордами к телеге.

Городовые полки уже не подсмеивались — на их глазах «бельчатники» ковали победу. Новгородцы, новоторжане, переяславцы настороженно наблюдали за действиями Олегова десятка, а «бельчатники» словно стряхнули с себя былую неуклюжесть, обрели уверенность, задвигались быстро и чётко, без суеты.

— Давай! — рявкнул Олег, углядев, что ворота достаточно прогорели, и махнул рукой.

Олфоромей как пошёл стегать волов, как те замычали, как заработали ногами бешено, разгоняя пустые, грохотавшие дроги перед собою, как те врезались в обуглившиеся створки! Ворота не рухнули, но отворились с грохотом, разламываясь и поднимая тучу искр.

Олег первым ворвался в Киев, за ним, издавая восторженные вопли, рванули его новики.

— Ура-а! — заорал Пончик.

Невеликое число осаждённых мигом оставило стены, удирая по кривым подольским улицам, скача по огородам, перепрыгивая через плетни… Победа!

— Стой! — заорал Сухов, придерживая разгорячившийся десяток. — Подождём отстающих.

Возбуждённые новики сгрудились вокруг своего десятника, довольно похохатывая. Уделали они-таки заносчивых сальников из Переяславля! Утёрли носы дворянам!

А ополченцы повалили в догорающие ворота, сотня за сотней, полк за полком, с удивлением и неверием поглядывая на «лапотников», пыжащихся от гордости за содеянное.

Мимо проскакала «Золотая сотня» княжеская, особенно нарядная — все в блестящих кольчугах, с вызолоченными пластинами на груди, изображавшими дерущихся львов, с флажками на копьях, с малиновыми щитами миндалевидной формы. И вот показался сам князь Ярослав Всеволодович.

Это был плотный невысокий мужчина, из тех, про которых говорят: «Ладно скроен, крепко сшит». Недостаток роста скрадывался горделивой осанкой, подтянутостью и выправкой. Лицо князя дышало силой, всё в нём выдавало натуру властную и решительную — плотно сжатые губы, хищный нос, густые, нахмуренные брови, похожие на мохнатых гусениц. А вот глаза… Глаза Ярослава Всеволодовича тревожно бегали, щурились или расширялись, отражая коварство и хитрость, понуждая тонкие губы кривиться в недоброй улыбке.