Знак - Вероника Рот Страница 11

Я следовала за матерью по бесконечным коридорам, мой силуэт отражался в отполированном до блеска паркете. Мама шла впереди, с прямой спиной, поддерживая свои юбки. Она всегда выглядела очень элегантно. Сегодня лиф ее платья был отделан вставками из кожи Панцырника, вшитыми так, что они казались прозрачными и невесомыми, будто воздух. Она умела настолько идеально подвести глаза, что стрелки в уголках выглядели как настоящие ресницы. Однажды я попыталась повторить сей подвиг, но рука у меня дрожала, и каждые несколько секунд приходилось замирать, задыхаясь от боли. В итоге я решила, что предпочитаю естественную красоту. Впрочем, я привыкла к непритязательному стилю: я носила свободную одежду, обувь без шнурков, шаровары на резинках и объемные свитера с рукавами, достающими до кончиков пальцев. Хотя мне еще не исполнилось девять сезонов, я уже лишилась последних остатков детского легкомыслия.

Боль стала частью моей жизни. Самые обыденные занятия требовали в два раза больше времени: мне приходилось часто делать перерыв, чтобы просто перевести дух. Никто не мог ко мне прикоснуться, и поневоле я была вынуждена все делать сама. Лекарства и зелья, доставляемые с других планет, которые я глотала в тщетной надежде ослабить мой дар, вызывали тошноту.

– Тс-с-с, – шепнула мама, прижав палец к губам, и открыла дверь, ведущую на крышу.

Мы вышли на посадочную площадку, где нас ждал летательный аппарат, похожий на птицу, присевшую передохнуть. Его дверцы были распахнуты. Быстро оглядевшись, мама взяла меня за руку, прикрытую толстым шерстяным рукавом, чтобы я не могла причинить ей боль, и потянула за собой в кабину.

Усадив меня в кресло, она пристегнула ремни безопасности и объявила:

– Мы отправляемся к человеку, который, вероятно, поможет тебе, Кайра.

Его звали Дакс Фадлан. А табличка на двери гласила: «Доктор Дакс Фадлан».

Врач попросил меня называть его Даксом, но я использовала только официальное «доктор Фадлан». Мои родители приучили меня уважительно обращаться к людям, у которых была надо мною власть.

Моя мама была высокой женщиной и часто вытягивала вперед свою изящную длинную шею, замирая в полупоклоне. Я видела, как на ее горле пульсировала натянувшая жилка.

Взгляд врача скользнул по шрамам на ее руке. Мама никогда не скрывала свои метки, свидетельствующие о совершенных ею убийствах, но даже они выглядели прекрасно, а отнюдь не отталкивающе: ровные, нанесенные через одинаковые интервалы. Вряд ли доктору Фадлану, жившему на планете Отир, попадались пациенты из народа шотетов.

Вообще это было странное место. Когда я пришла, меня отвели в комнату с кучей игрушек. Выбрав несколько куколок, я затеяла игру, в которой давным-давно принимал участие и Ризек: выстроила их в боевом порядке и приказала «сражаться» с огромным плюшевым зверем, сидевшим в углу. Примерно через час явился доктор Фадлан и позвал меня, заявив, что обследование закончено, чему я сильно удивилась, поскольку со мной ничего не делали.

– Восемь сезонов, – сказал доктор моей маме: – Рановато, конечно, но ваша Кайра – далеко не единственная, кто обрел токодар в столь нежном возрасте.

Я почувствовала, что боль вновь обострилась, и попыталась усмирить ее с помощью дыхательной гимнастики, которой обучают шотетских солдат на случай, если придется зашивать рану, а обезболивающего под рукой не окажется. Я научилась этой технике по видеозаписям.

– Обычно, – продолжал доктор, – подобное случается в экстремальных обстоятельствах, в качестве защитной меры. Вам известно, не произошло ли чего-нибудь особенного с Кайрой? Тогда мы и сможем понять, каким образом возник столь необычный дар.

– К сожалению, я не знаю, – ответила мама.

Она врала. Я рассказала ей, что со мной сделал Ризек.

Но теперь я сообразила, что не стоит выводить ее на чистую воду. Если мать лжет, значит, у нее есть на то причины.

– Мне крайне неприятно сообщать вам об этом, но Кайра не просто созрела и получила дар, – добавил доктор Фадлан. – Похоже, что дар отвечает ее собственному устремлению, поэтому последствия меня несколько тревожат.

– Что вы имеете в виду? – резко спросила мать, выпрямившись на стуле в струну.

– Поток течет сквозь каждого из нас, – меланхолично вымолвил доктор Фадлан. – Он заполняет нашу плоть, как жидкий металл – формы для литья – опоки, в каждом случае принимая иные очертания и проявляясь по-разному. По мере развития человек меняется. Любые трансформации затрагивают и форму, которую принимает поток, поэтому и дар со временем тоже может преображаться. Впрочем, люди редко меняются на фундаментальном уровне.

Хотя я не увидела на руках доктора Фадлана ни единого шрама и он не говорил на откровенном языке, он внушил мне доверие. В уголках его рта и глаз залегли глубокие морщины, и они становились еще заметнее, когда доктор Фадлан смотрел на меня. Кожа его была того же оттенка, что и у моей матери. Между ними явно имелось отдаленное родство, что, в общем-то, неудивительно: в жилах многих шотетов течет чужая кровь.

Моя кожа довольно смуглая, почти золотистая – при определенном освещении.

– Дар вашей дочери причиняет физическую боль не только ей самой, но и другим людям, что свидетельствует о неких процессах, происходящих в глубине ее личности, – пояснил доктор Фадлан. – Чтобы узнать точнее, потребуются дополнительные исследования. Но пока все выглядит так, будто девочка считает, что она это заслужила. И сейчас она просто пытается нести непосильную ношу на своих плечах…

– Вы утверждаете, что моя дочь виновата в своем даре? – Жилка на шее матери лихорадочно забилась. – Что она хочет такой быть?

Доктор Фадлан подался вперед и в упор посмотрел на меня:

– Кайра, твой дар исходит именно от тебя. Изменишься ты, изменится и он.

– Она же ребенок! – Мама вскочила с перекошенным лицом. – Она ни в чем не виновата, и ей не за что себя наказывать. Мне жаль, что мы впустую потратили наше и ваше время, доктор. Кайра!..

Она протянула мне затянутую в перчатку руку. Я сжала ее пальцы. Никогда не видела свою мать настолько взволнованной. Паутина теней под моей кожей заворочалась.

– Как вы наверняка заметили, – произнес доктор Фадлан, – когда Кайра нервничает, ситуация ухудшается.

– Замолчите вы! – рявкнула мама. – Я не позволю вам смущать ее разум!

– Боюсь, в вашей семье она уже навидалась достаточно, чтобы ее разум смутился, – парировал доктор нам вслед.

Мама ураганом протащила меня по коридорам к взлетной площадке. Добравшись до корабля, мы обнаружили, что он окружен отирианскими солдатами. Их оружие – тонкие стержни, увитые темными нитями тока, призванное оглушать, а не убивать, – показалось мне смехотворным. Как и пухлые бронежилеты из синтетики, оставлявшие бока открытыми.

Мама приказала мне забраться в корабль, а сама остановилась поговорить с солдатами. Я неторопливо зашагала к дверце, надеясь что-нибудь услышать.