Хроники Навь-Города - Василий Щепетнев Страница 11

— Не суетись. — Старуха потянула руку, выбрала яблоко.

— Да это я так… Со сна, знаешь ли. Сон смерти замена, может, и неравноценная, так иной-то не дано. Вот и сплю, сплю, сплю… Лет двадцать, наверное, проспал. Какое двадцать, тридцать семь!

— Себя не проспи.

— Я ведь не красавица, ущерба не потерплю.

— Ну, а это, — старуха неопределенно махнула рукой. — Все это — чем не кокетство?

— Это? — Старик осмотрел зал, стол, потом себя. — По-моему, адекватное воплощение. Ты ведь тоже не Красной Шапочкой явилась. Да еще с котом.

Она не ответила — жевала яблоко.

Костлявый походил взад-вперед по залу, досадливо кряхтя, воздевая руки горе, затем остановился, упал в невесть откуда возникшее кресло.

— В конце концов, я никогда и не скрывал пристрастия к театру, к театральным эффектам. Если сегодня подобное признаётся дурным тоном — что ж, виноват, каким уродился, таким и… э… впрочем, неважно. По крайней мере, во мне умер Щепкин!

— А живет Милляр!

— Даже если и так — что ж плохого? И вообще, мы уже давно решили, что я глупый, легкомысленный, себялюбивый, слабовольный, тщеславный и еще восемь томов прилагательных порицательного характера.

— Столько в русском языке и не наберется.

— А — на языках всех времен и народов.

— Уж больно ты обидчив.

— Я? Да я самое незлобивое явление на свете. Сижу здесь тихо-смирно, сплю, никаких щитомордников за хвосты не дергаю.

— Ну, во-первых, не спишь. Не спишь, не отпирайся, я же чувствовала.

— Ты чувствовала мои грезы. Проекции бессознательного.

— Во-вторых, щитомордники давным-давно поумирали естественной смертью, пора наплевать и забыть. И в-третьих, ты, кроме как за фруктами, наружу выглядываешь?

— Нет. К чему? Смотреть и только? Или вмешиваться? Ничего путного не получалось в прошлом, не получится и теперь. Мне и тут хорошо. Сам пью, сам гуляю…

— Ты можешь хотя бы минуту побыть серьезным? Взрослым?

— Это ты мне говоришь? — В голосе старика было столько горечи, что кот насторожился.

Она не ответила.

— Я ждал столько лет, ждал, вдруг кто-нибудь — придет. Просто так, навестит. Готовился, часами репетировал умные разговоры, изобретал чудеса… Никто не может остаться молодым после ста лет одиночества. Ста веков…

За время этих слов все вокруг успело поменяться многажды: их окружали сады и пустыни, звезды и лава, замки и поляны…

Старуха продолжала молчать, но рука, гладившая кота, дрогнула. Едва-едва.

— Вы ведь ненавидите меня только потому, что я исполнил ваши желания. Исполнил до конца. Честно.

Зал, стол, витражи вернулись.

— Ты ведь пришла, чтобы опять — просить. И потом — проклясть за исполненное.

— Правда и неправда. Мы, я… я проклинаю себя, а не тебя. Но не за то, что сделано, а за то, что не сделано. Но давай оставим прошлое прошлому. Я действительно пришла просить.

— И думаешь, что я…

— Не думаю. Надеюсь.

— Ты…

— Потому что других надежд больше не осталось. Выйди наружу. Прислушайся. И поймешь, что личным обидам сейчас не время.

— Я понял это давно. Много лет назад. Как ты думаешь, почему я заключил себя здесь? Испугался ваших угроз?

— Если понял, то чего же ты ждешь?

— Послушай, я не могу просто надеть латы, взять меч, дюжину запасных голов и пойти рубиться с собственным отражением…

— С чем, с чем?

— Дорогая, ты разве не поняла? То, что тебя напугало, — не просто вторжение чужих, даже не интрузия…

— Говори понятнее, пожалуйста.

— Это не проникновение параллельного мира, вернее, не изолированное проникновение. Люди слишком хорошо убивают себе подобных. Мир мертвых перенаселен, и они теперь ищут новых пространств. Они идут к нам, сюда, идут, по пути захватывая иные миры. Бой невозможно выиграть, не имея доступа ко всему полю битвы.

— И ты… — Старуха смотрела на него просительно, словно ожидая, что тот одной фразой разрешит все трудности.

— Я? Я и себя-то контролирую едва наполовину.

— Тогда что?

— Епископ Беркли открыл, что мир — это комплекс ощущений. Я открыл обратное. Комплекс ощущений и есть мир.

— Не играй словами.

— Почему? Игра словами — штука серьезная. То, что вторглось в наш мир, — опасное?

— Очень.

— И, тем не менее, ты пока существуешь. Ты, твой кот, миллионы обыкновенных людей. Блицкрига не произошло. И все благодаря игре словами.

Старуха с недоверием посмотрела на костлявого.

— Ты хочешь сказать…

— Моя битва уже началась. И мы — по одну сторону…

На утренний торг Луу шел свежим, отдохнувшим, мысли — сверкали, как стая серебрянок в чистом потоке, то одна блеснет, то другая, все рядом, только руку протяни. Но пока тянешь — ускользнет меж пальцев. Быстрее надо хватать, сноровистей. А то чувствуешь — было что-то рядом, да рядом и осталось. Сон нынешний — вещий или так, ерунда? Надо же — котом себя увидеть…

Место у Луу было хорошее. Всякий, пришедший на торг, увидит — здесь редкости выставлены. Всякий ему не очень-то нужен, товар не таков. Ему требуются знатоки. С деньгами. Пахари — люди достойные, но ему рыцари нужны, охочие до диковинок.

Красный Корень шел нарасхват.

— Откуда? — придирчиво спрашивали. Ну, откуда еще может взяться настоящий Красный Корень? Пытаются, конечно, вырастить его поближе к дому, во дворе, в лесу, и корешки порой приживаются, но вырастает не то, совсем не то. Ходят в Ра-Амонь редко, а возвращаются еще реже, Красный Корень третий год как не появлялся в Белых Землях.

Настоящего Ра-Амонского корня отрежешь тоненький, с грошик, кусочек, пожуешь — и любой переход одолеешь, даже если за спиной короб тяжеленный. Если битва — потолще кусочек, и рубись хоть весь день неутомимо.

— Из Ра-Амони? — переспрашивали придиры.

— Сам собирал.

Уважение вырастало на локоть, потому что знали — в ряду зерноторговцев не обманывают. Всей правды могут не сказать, но чтоб соврать — не бывает. Вытаскивая кошели, вздыхали, но — развязывали, доставали золото. И то: тех денег, которые жалко тратить, в кошель не кладут.

Остальной товар больше смотрели. Сейчас торг трезвый — свадьба состоится в полдень, и до этой поры продолжался пост. Покупают самое необходимое, без чего нельзя. Время безделиц придет позже, когда хмельной кураж развяжет кошели самых экономных.

— Это… это и есть настоящий Красный Корень? — робко спросил пахарь, который уже несколько раз проходил мимо Луу-Кина, да все не решался подступиться.