Метро 2033. Уроборос - Светлана Кузнецова Страница 10

– Домой хочу, – сказал он честно, решив ничего не придумывать.

– Домой? – переспросил Глеб и нахмурился. – На Добрынинскую? Но там ведь делать совершенно нечего.

Влад вздохнул. Его товарищ был уроженцем именно этой станции, потому и слово «дом» воспринял соответственно, совсем не подумав, что у собеседника он другой.

– На Фрунзенскую, – ответил Симонов. – Представь себе, я все еще надеюсь на нее вернуться.

– А я думал, ты уже давно выкинул из головы эту чушь, – буркнул Глеб, почему-то расстроившись.

Влад отвечать не стал, только покачал головой.

– Ты же со сталкером в одной палатке живешь, и вообще, Винт тебя опекает, – напомнил Глеб. – Уговорил бы его проводить, раз никто из наших к красным коммунякам не ходит.

– Масло масляное, – заметил Симонов.

– В смысле? – не понял его собеседник.

– Как будто бывают белые коммунисты, – фыркнув, пояснил тот. – А Винта я уговариваю уже давно, да все без толку. С ним вообще все непросто. Когда часто отлучается, забегает в палатку от случая к случаю, мы нормально общаемся. Однако стоит ему задержаться… – Влад покачал головой. – Спорить начинаем чуть ли не по любому поводу. У него взгляды на жизнь совершенно не совпадают с моими, а он ведь еще и давить пытается. Нет. Не пойдет он до Фрунзенской, а я с ним не собираюсь тащиться наверх, как бы он ни пытался вырастить из меня своего преемника.

– Забей… – посоветовал Глеб. – Старики все такие. А ты, значит, не очень-то и хочешь возвращаться на эту свою Фрунзенскую, – заметил он и улыбнулся. – Ты ж однажды уже в одиночку по туннелям ходил. И еще раз сумел бы.

– Наверное… – Симонов резко остановился, сам не поняв, почему, – просто ноги внезапно отказались идти дальше. Щекам стало жарко, но по позвоночнику сбежала струйка ледяного пота.

– Ты чего? – нахмурился его спутник.

Влад тихо выругался сквозь зубы, использовав парочку выражений, позаимствованных у Семена.

«Вдох-выдох, – он мысленно пнул самого себя. – Еще. И сосчитать про себя до десяти. И идти, а то уже народ оглядывается, а Кириллыч – самый главный по дозору, мужик лет пятидесяти – таращится, можно сказать, просто неприлично и наверняка подозревает черт-те в чем».

– Ничего, – прошипел он вслух. – На Добрынинскую не вернусь точно, если тебя это волнует.

– Ура! Волнует, – заверил Глеб и похлопал его по плечу. – Оставайся с нами, Влад. Будем тремя мушкетерами, исследователями новых станций. Один за всех, и все за одного.

Взгляд Глеба стал мечтательным, он разве только руки не потирал, предвкушая скорые приключения, и всем своим видом неожиданно напомнил Семена. Похожий задор и бесшабашность бурлили и в его крови, а вот Симонов подобных чувств, увы, не разделял. Слишком уж серьезным казалось ему происходящее.

– А твои как? – поинтересовался он, решив вернуть спутника в родные туннели и слегка охладить. – Тоже останутся?

– Не-а. Родичи вернутся на Ганзу, я уже поставил их перед фактом, что ноги моей на Добрынинской не будет, и пусть маман засунет свои матримониальные планы туда, откуда вытащила. Мне двадцать лет! Не желаю я семьей обзаводиться и возиться с пеленками. Мир велик, и в нем столько всего интересного! Я для себя пожить хочу!

– А отец?

– Батя у меня – свой в доску и все понимает. Так и сказал: мол, взрослый ты уже, и жить тебе самому. Маман – в слезы, но для проформы, скорее, показательно. Она вообще тот еще манипулятор, да только я уже давно ее фокусы назубок выучил. Мне только младших жаль: я-то отделался малой кровью, а вот им, когда подрастут, туго придется. Особенно Нюрке. Ей четырнадцать, и она уже норов показывает, а Нинка Королева, которую Иваныч техническому делу учит, для нее вообще кумир. Если не отпустят, сама из дому сбежит, не с нами на юг, так на какую-нибудь другую станцию.

Нина – вернее, по-настоящему звали ее Инна, но Иванычу это имя не нравилось и никак не ложилось на язык, – бредила всем техническим и электронным. Она, казалось, нутром чуяла, что где сломается в следующий момент и как это починить. По поводу своего переименования она не особенно и возражала, для нее совершенно иное главным было: ее учили электротехнике, до которой не каждого мужчину допускали. Потому на станции она держалась особняком, не желала заводить никаких романов, а любых ухажеров сразу посылала по известному адресу и хорошо, если цензурно. Ситуация в семье у нее складывалась почти как у Глеба, с одной лишь разницей: фразу «Тебе жить, думай сама» говорила матушка, которая, в сущности, и решала все основные вопросы.

Нина-Инна тоже выросла в полной семье, что еще сильнее укрепило Влада в уверенности, будто вся эта тяга к приключениям и к поиску себя – не просто так. Слишком уж опекали чад родители, больно настойчиво пытались привить им свою жизненную философию, сводящуюся к размеренному, спокойному существованию, самореализации в детях и тихому счастью друг с другом. Кому же подобное в двадцать лет понравится, особенно если ничего плохого никогда не видел и близких не терял? Вот и росло на многих благополучных станциях поколение бунтарей: тех, для кого героями были сталкеры и прочие одиночки.

– А у Михи никаких проблем не возникло: никто обратно идти не захотел. У него мать – на ферме начальница над всей сменой, а отец – важный технический работник. Оба на хорошем счету у главы и точно не хотят быть незнамо кем на Добрынинской. Для них переезд на Нагатинскую, наоборот…

Развить мысль ему не дали, потому как дозор подошел ко второму рубежу. Тут тоже имелась насыпь, увенчанная двумя пулеметами. Несмотря на ожидающий за спиной огнемет, нагатинцы все же рассчитывали отбиться именно здесь.

– Семеро остаются, остальные – за мной, – распорядился Кириллыч и, видимо, опасаясь, как бы необстрелянные новички не поняли его неверно, уточнил: – Глеб Кондрашев на сотом, Влад Симонов – на сто пятидесятый шагом марш.

– Ну, брат, бывай, – Глеб ударил товарища по плечу и озорно улыбнулся. Судя по выражению лица, он был рад именно такому раскладу: не возле станции, но и не в разведке, да и народу вокруг много – отобьются, в крайнем случае. – Береги там себя и смотри в оба.

– Пока, – отмахнулся от него Влад, не видевший ни малейшего смысла в подобного рода прощаниях. На пятидесятом Глеб с Михой чуть ли не обнялись, вызвав усмешки у большинства бойцов.

И пошли они дальше. Яркие фонари были у всех, но мглу они не рассеивали, а отгоняли всего на метр вокруг. Гулко звучали шаги. На стенах временами поблескивали капельки влаги. В какой-то момент Кириллыч поравнялся с Симоновым.

– Как, салага? Нормально? – спросил он.

Влад кивнул. Вдаваться в подробности ему не хотелось, ведь вопрос мог касаться как самочувствия, так и недавно испытанной паники.

– Хорошо. Если что…

– Я понял, – намного резче, чем хотел, ответил парень. – Семен говорил со мной перед тем, как ушел с группой.