Комната Наверху и другие истории - Терри Биссон Страница 10
Комната Наверху и другие истории - Терри Биссон читать онлайн бесплатно
Вернувшись в дом, он поцеловал на прощание Рут Энн, размышляя, как уже размышлял и раньше, женился бы он, если бы у него была возможность жениться на Первой Красавице. Почти все гости уже ушли. Билли Джо напился, но злоба его не прошла.
— Черт возьми, мы слишком долго ждали, — бормотал он. Пиг Гнат отрицательно покачал головой, но сам-то он ни в чем не был уверен. Может, и правда слишком долго? Ему было жаль молодую жену Билли Джо. Они оставили ее в доме с Рут Энн и последними гостями. В январе рано темнеет. Кукурузное поле, тому уже сорок лет, превратилось в торговый центр, но лес и полынная пустошь были на месте и торчали за ним, словно белое пятно на карте. Дорога от шоссе по-прежнему засыпана щебенкой. Они припарковали электромобиль (ну и словечко!) у подножия крутого глинистого склона.
— Напомни-ка мне его название, — пробормотал Билли Джо.
— Аннапурна, — отозвался Пиг Гнат. — Ты как?
— Исключительно дерьмово, но уже не пьян, если ты это имеешь в виду.
Узкий след змеится по склону к Черному Лесу. Один неверный шаг, и ты — «труп». Колючий снег бьет в лицо. На вершине след убегает в темную-темную лесную чащу.
Билли Джо тащит винтовку. Разумеется, без магазина от нее толку нет. Продравшись сквозь кусты, они выбираются из леса.
— Здесь начинается самая таинственная и сокровенная часть пути, — процитировал по памяти Пиг Гнат. — Здесь мы начинаем путешествие по древнему Тибетскому Нилу. — Они пересекли овраг (старый «форд» давным-давно сгнил) и прошли по великой реке до ее истока в дренажной трубе, теперь почти скрытой под обломком плиты на задах торгового центра. — Все на колени! — провозгласил Пиг Гнат.
Они встали на колени. Пиг Гнат палкой раскопал листья.
— Разве не надо что-то говорить при этом? Или как? — спросил Билли Джо.
— Это потом. Ну-ка помоги мне сдвинуть камень.
Билли Джо положил винтовку на землю, они вдвоем принялись за дело и сдвинули огромный булыжник в сторону. Под ним, в темной сырой земле, светился рубином двухдюймовый квадратик.
— Он должен бы сказать: «Нажми на меня», или «Перезагрузка», или что-нибудь в этом духе, — нервничая, пытался шутить Билли Джо.
— Ш-ш-ш-ш, — прошипел Пиг Гнат. — Просто нажми, и все.
— Почему я? Почему ты сам не нажмешь?
— Не знаю. Просто он так работает, и все. Нажимай.
Билли Джо нажал. Квадратик не вдавился, как кнопка, а наоборот, слегка подался вперед.
Все.
— А теперь все повторяйте за мной, — скомандовал Пиг Гнат. — О Тайный и Ужасный Оракул Затерянной Пустыни!
— О Тайный и Ужасный Оракул Затерянной Пустыни!
— Ключ от Оз! Да принадлежат тебе во веки веков…
— Ключ от Оз! Да принадлежат тебе во веки веков…
— Люди — пчелы! А теперь закройте его вон тем камнем.
— Камнем?!
— Сначала камнем, а потом листьями.
— Мы его потом ни за что не найдем.
— Когда понадобится — найдем. Давайте быстрее. Кажется, уже поздно.
Было и правда поздно, но для октября еще очень тепло. Пока Нэйшен и Пиг Гнат вкатывали камень на место, Билли Джо вскарабкался по откосу канавы на самый верх. Странное ощущение в ногах исчезло. За кукурузной стерней по другую сторону дороги поблескивали ранние огоньки. Среди них — окошко миссис Пигнателли.
— Думаю, твоя мать уже дома, — сказал Билли Джо. — Может, стоит пойти напрямик, по полю?
— Сам должен понимать, — назидательно проговорил Пиг Гнат. — Тот, кто пришел по следу, по следу должен уйти.
След шел по берегу мощного потока, уходил прочь от проселка и домов на другой стороне, потом нырял в канаву и тянулся вдоль крутого откоса к головокружительно высокому мостику — два фута на четыре.
Билли Джо двигался впереди. Пиг Гнат шел в середине. Нэйшен, которому принадлежало ружье, а потому он сам его и нес, замыкал строй. Настороженный, готовый к игре и к опасности, он вдруг крикнул:
— Стой!
Трое мальчишек замерли в тускнеющем свете дня. Гигантская стрекоза сидела на заборе — на верхушке столба. Нэйшен прицелился. Билли Джо прищурился, воображая гигантского тигра. Пиг Гнат, широко раскрыв глаза, вглядывался в клубящийся мрак бесконечной ночи.
Основное различие, которое я обнаружил между севером и Югом (у них его полагается писать с большой буквы), — это пустыри. А может, следует писать Пустыри? Пустыри в Бруклине — это мрачные, отталкивающего вида пространства каменистых россыпей, поросших безымянными, цепкими, дурно пахнущими растениями, среди которых валяется засиженная тараканами домашняя рухлядь и где селятся покрытые подозрительной коростой, запаршивевшие, избегающие вашего взгляда создания. Да вы и сами предпочтете их не рассматривать, разве что на бегу, краешком глаза.
Пустыри здесь, в Алабаме, даже в деловом центре Хантсвилла, где я живу и работаю (если, конечно, учебу можно назвать работой и если то, чем я занимаюсь, можно назвать учебой), похожи на миниатюрные памятники гиббоновой истории падения Римской империи с ее сбежавшими из огородов одичавшими овощами и выродившимся декоративным кустарником. Щавель и марь, чертополох, тростник, камыш, жимолость, полынь и глициния, в которой прячется искореженная тележка зеленщика или проржавевшая коробка передач, а иногда и собачий труп, древний матрас с вылезшими пружинами, наполненная черной водой старая шина — все это скорее привлекает, чем отталкивает, — этакий декоративный мазок, который лишь подчеркивает совершенство флоры. В Бруклине вам и в голову не придет срезать дорогу через такой пустырь, разве что возникнут уж совсем срочные обстоятельства. В Алабаме я каждый день сокращаю себе путь через один и тот же пустырь по дороге из юридической конторы Виппера Вилла, где провожу ночь и занимаюсь, готовясь к адвокатской карьере, в принадлежащую Хоппи станцию техобслуживания «Добрая гавань» — у меня есть собственный ключ от тамошней туалетной комнаты. На самом деле я, пожалуй, даже жду этого краткого путешествия по тропе сквозь сорные заросли, ведь оно для меня — единственное регулярное свидание с природой. Или может, стоит сказать «с Природой»?
Ну и разумеется, Ностальгия.
Там на пустыре среди другой рухляди валялось наборное сиденье из деревянных бусин; такие в свое время (в восьмидесятых) любили нью-йоркские таксисты, особенно выходцы из Пакистана. Кое-где их и сейчас еще можно увидеть. То сиденье, что валялось на пустыре, знавало лучшие времена. Теперь от него осталось только с полсотни крупных деревянных бусин, нанизанных на перекрученную неопреновую леску в некоем грубом подобии орнамента, еще сохранявшего форму сиденья, по крайней мере настолько, чтобы узнать его, отчего два-три раза в день, когда я здесь проходил, в груди у меня возникал теплый комок воспоминаний о Большом Яблоке — Нью-Йорке. Как будто прозвучал знакомый автомобильный рожок или пахнуло духами любимой девушки. Сиденье наполовину перегораживало грязную рыжую тропу, по которой я ходил в «Добрую гавань» к Хоппи и ежедневно наблюдал его медленный распад. С каждой новой неделей сиденье все больше теряло свою целостность, оставаясь тем не менее узнаваемым, как бывает со старым, постепенно опускающимся соседом. Несколько раз в день я почти ждал момента, когда мне придется через него переступать, ибо, несмотря на всю любовь к Кэнди (любовь, которая существует и поныне, ведь мы почти превратились в мистера и миссис) и несмотря на решительное намерение привыкнуть (и это как минимум) к Алабаме, я по-прежнему тосковал о Нью-Йорке. Мы, бруклинцы, урбанистические животные, а что может быть менее урбанистическим, чем эти унылые южные городки из красного кирпича, откуда разбежались и машины, и люди? Подозреваю, они и всегда-то были унылыми и пустыми, но в наше время выглядят пустыннее и тоскливее, чем когда-либо прежде. Как и большинство американских городов, не важно, северных или Южных, Хантсвилл дожил до того, что жизненные соки ушли из центра на окраины и объезды, из темного, мертвеющего сердца к звенящей, сияющей неоном коже организма — к паркам, ресторанам с «быстрой едой», универсамам и дисконтным центрам.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии