Мужчина апреля - Юлия Яковлева

7.45

– Мальчик.

Кто-то дотрагивался до моего лица и булькал: «Мальчик, мальчик». Я открыла глаза, увидела рядом красивое животное. Морской конек? Схватила конька за шею, тот закружил меня в водовороте, попросил: «Отпусти». Никуда я его не отпущу – у него мужское лицо: зеленые глаза, изогнутые губы, к которым я потянулась за поцелуем. Но мужчина-конек вырвался, начал хватать ртом воздух, задыхаться, бить хвостом, поволок за собой, тряхнул.

И уже не он, а Ника трясла меня за плечи. Ее лицо некрасиво скривилось от рыданий.

– Мальчик… Повестка.

– Что?

Я села, еще не совсем соображая, о чем она говорит.

– Пришла повестка.

– Когда?

– У нас будет мальчик, – сказала она и закрыла лицо руками. – Ну за что? Почему со мной всегда так?

Она ткнулась лицом мне в грудь. Я обняла ее, стала гладить по всклокоченным коротким волосам. Телефон валялся на полу, экран еще не погас. Что ж, нам не повезло. Но мы сто раз это обсуждали во всех деталях, до всего договорились. Один шанс из пяти – это много или мало? А Ника так рыдает, будто это гром среди ясного неба.

– Это все из-за меня. Я невезучая. Мне всегда не везет. – Она продолжала всхлипывать.

– Успокойся, родная, пожалуйста.

– Я так и знала, так и знала. Я чувствовала.

Ничего она не чувствовала. Мы обе хотели этого ребенка. Строили планы. Ника придумывала, как декорировать детскую, рисовала эскизы, каждый день меняя воображаемый цвет стен. Придумывала имена – Таисса, Николь, Ребекка, Катя. Но оказалось – мальчик. Я почему-то представила старинный лотерейный барабан, который выплевывает шар с роковой буквой Y, хотя я прекрасно знаю, что выбор делает компьютер, такой же, впрочем, непредсказуемый, как любая лотерея. Система справедлива, шансы в гендерной лотерее у всех равные, дискриминация исключена, а значит, и убиваться бессмысленно. Вынашивание и рождение мальчика – это важная общественная работа, к тому же она хорошо вознаграждается: зарплатой государственной служащей 14-й категории. Слез у меня не было, хотя хорошо бы сейчас вместе с Никой посетовать на судьбу. Я бы хотела уметь плакать, как она, когда вся боль и обида из тебя выливаются ручьями. Не получается. Когда я последний раз плакала? Даже не помню. Ника увидела мои сухие глаза и надулась, закусила губу.

– Наверное, ты меня больше не любишь, – сказала Ника бесцветным голосом – она всегда говорит таким голосом, когда обижается.

– Не говори ерунды, – ответила я тоже привычно. – Это ведь и мой ребенок тоже. Мне тоже больно. Так же больно, как тебе.

– Не тебе его носить и не тебе его рожать. Не тебя накачивали гормонами и не из тебя выцарапывали яйцеклетку. Я так хотела быть матерью, а не гребаной матрешкой!

– Не надо так, мы же с тобой обо всем договорились. И ты сама так решила. Мне и тебя жалко, и себя жалко, и этого бедного мальчика жалко. Но зачем страдать из-за того, что мы не можем изменить?

– Все равно это ужасно нечестно. Все вокруг рожают девочек, даже те, кто не очень-то и хотел.

– Налог есть налог.

– Как я не люблю, когда ты начинаешь вот так вещать! Как будто человеческая боль тоже подчиняется твоим проклятым законам.

Я снова обняла Нику за плечи:

– У нас еще будет девочка, я тебе обещаю. Все будет. У нас много времени впереди.

– А ты захочешь потом девочку? Мне почти тридцать. А теперь еще носить мальчика. Девять месяцев. Псу под хвост.

– Ну хочешь, я его выношу вместо тебя? Я правда могу… Можно попробовать подать заявку на пересмотр.

– Ну да. Еще теперь в декрет уйди. Твоя подружка Лена и так тебя давно обскакала.

Сменила тему. Хороший знак!

– Да брось. Лена славная. Просто у нее – своя работа, а у меня – своя.

– Лена – сука и карьеристка. Они тоже славные бывают.

– Тебе видней.

– Мне видней… Ты все-таки очень наивная.

Главное, Ника постепенно успокаивалась.

– Выношу я этого мальчика, куда я денусь… Матрешка. Почему они это так мерзко называют? Специально? Чтобы людям на нервы действовать?

Я ошиблась: она снова начала заводиться. Но я не позволила:

– Думаю, наоборот. Чтобы люди проще к этому относились. Матрешка – это же смешно. Чувства ни при чем. Просто дело. Поручение. Надо же их где-то брать, этих мальчиков.

– Почему их в искусственной матке не вынашивают?! Раз об этом столько говорят?

– Я не знаю.

Она помолчала.

– Я скоро буду толстая, уродливая… Лео вот уродливым не будет.

– К Лео ревновать – это уж последнее дело.

Раз Ника начала песню про Лео, значит, переключилась со своего мальчика на моего.

– Для тебя все смешно, не важно и не относится к чувствам?

Можно даже не слушать, что она там говорит. Главное, со всем соглашаться и просить прощения.

– Ты права, дорогая. Прости меня, пожалуйста.

Сработало и в этот раз. За завтраком Ника была уже в порядке, хотя и сидела за столом надутая, позволяя за собой ухаживать, как будто она – уже беременная и госслужащая одновременно. Как все, кто вынашивает мальчиков.

– И зарплата. Куча денег! – напомнила я. – Ты уже посчитала сколько?

Ника получает базовый доход, это значит – часто меняет профессии. Какая сейчас требуется на рынке труда, на такую и меняет, от нее это не зависит. Но на двенадцать месяцев – беременность и постродовая реабилитация – у нее будет контракт государственной служащей. Зарплата! Настоящая зарплата. Денег больше, а главное, это другие деньги – государственные, более престижные.

Лицо ее прояснилось.

Она подвинула к себе телефон, стала искать информацию поконкретнее.

Я сварила кофейный цикорий со вкусом корицы, достала свой и Никин протеиновые коктейли, булочки. Отсканировала все своим телефоном. Протянула руку:

– Дай свой телефон.

– Угу. – Ника не слышала, погрузившись в упоительный мир тарифных сеток.

Я вытянула телефон у нее из рук. Открыла приложение. Сканер пискнул: протеиновый коктейль, протеиновая булочка. На экране замигала красная точка. Булочку пришлось убрать. У Ники перебор. После выходных – обычное дело.

Я сунула ей телефон обратно.

– А булочка?

– Сорри.

Ника надулась. Отпила коктейль, поморщилась:

– Клубничный? Я же хотела апельсиновый, я этот клубничный уже видеть не могу! Неужели трудно заменить?!