Белеет парус одинокий - Валентин Катаев Страница 8

Но все они – и иссиня-черная «изабелла», и «чаус», и«шашла», и «мускат» – были до того соблазнительны в своей зрелой, прозрачнойкрасоте, что даже разборчивые бабочки садились на них, как на цветы, смешиваясвои усики с зелеными усиками винограда.

Иногда среди лоз попадался шалаш. Рядом с ним всегда стоялакадка с купоросом, испятнанная сквозной лазурной тенью яблони или абрикосы.

Петя с завистью смотрел на уютную соломенную халабуду. Оночень хорошо знал, как приятно бывает сидеть в таком шалаше на сухой, горячейсоломе в знойной послеобеденной тени.

Неподвижная духота насыщена пряными запахами чабреца итмина. Чуть слышно потрескивают подсыхающие стручки мышиного горошка. Хорошо!

Кусты винограда дрожали и струились, облитые воздушнымстеклом зноя. И надо всем этим бледно синело почти обесцвеченное зноем степное,пыльное небо.

Чудесно!

И вдруг произошло событие, до такой степени стремительное инеобычайное, что трудно было даже сообразить, что случилось сначала и чтопотом.

Во всяком случае, сначала раздался выстрел. Но это не былхорошо знакомый, нестрашный гулкий выстрел из дробовика, столь частый навиноградниках. Нет. Это был зловещий, ужасающий грохот трехлинейной винтовкиказенного образца.

Одновременно с этим на дороге показался конный стражник скарабином в руках.

Он еще раз приложился, прицелился в глубину виноградника,но, видно, раздумал стрелять. Он опустил карабин поперек седла, дал лошадишпоры, пригнулся и махнул через канаву и высокий вал прямо в виноградник.Пришлепнув фуражку, он помчался, ломая виноградные кусты, напрямик и вскорескрылся из глаз.

Дилижанс продолжал ехать.

Некоторое время вокруг было пусто.

Вдруг позади, на валу виноградника, в одном месте закачаласьдереза. Кто-то спрыгнул в ров, потом выкарабкался из рва на дорогу.

Быстрая человеческая фигура, скрытая в облаке густой пыли,бросилась догонять дилижанс.

Вероятно, кучер заметил ее сверху раньше всех. Однако,вместо того чтобы затормозить, он, наоборот, встал на козлах и отчаяннозакрутил над головой кнутом. Лошади пустились вскачь.

Но неизвестный успел уже вскочить на подножку и, открыв заднююдверцу, заглянул в дилижанс.

Он тяжело дышал, почти задыхался.

Это был коренастый человек с молодым, бледным от испугалицом и карими не то веселыми, не то насмерть испуганными глазами.

На его круглой, ежом стриженной большой голове неловко сиделновенький люстриновый картузик с пуговкой, вроде тех, какие носят мастеровые впраздник. Но в то же время под его тесным пиджаком виднелась вышитая, батрацкаярубаха, так что как будто он был вместе с тем и батраком.

Однако толстые, гвардейского сукна штаны, бархатистые отпыли, уж никак не шли ни мастеровому, ни батраку. Одна штанина задралась иоткрыла рыжее голенище грубого флотского сапога с двойным швом.

«Матрос!» – мелькнула у Пети страшная мысль, и тут же накулаке неизвестного, сжимавшего ручку двери, к ужасу своему, мальчик явственноувидел голубой вытатуированный якорь.

Между тем неизвестный, как видно, был смущен своим внезапнымвторжением не менее самих пассажиров.

Увидев остолбеневшего от изумления господина в пенсне и двухперепуганных детей, он беззвучно зашевелил губами, как бы желая не топоздороваться, не то извиниться.

Но, кроме кривой, застенчивой улыбки, у него ничего невышло.

Наконец он махнул рукой и уже собирался спрыгнуть с подножкиобратно на дорогу, как вдруг впереди показался разъезд. Неизвестный осторожновыглянул из-за кузова дилижанса, увидел в пыли солдат, быстро вскочил внутрькареты и захлопнул за собой дверь.

Он умоляющими глазами посмотрел на пассажиров, затем, неговоря ни слова, стал на четвереньки, к ужасу Пети, полез под скамейку, прямотуда, где были спрятаны коллекции.

Мальчик с отчаянием посмотрел на отца, но тот сиделсовершенно неподвижно, с бесстрастным лицом, немного бледный, решительновыставив вперед бородку. Сцепив на животе руки, он крутил большими пальцами –один вокруг другого.

Весь его вид говорил: ничего не произошло, ни о чем не надорасспрашивать, а надо сидеть на своем месте как ни в чем не бывало и ехать.

Не только Петя, но даже и маленький Павлик поняли отцасразу.

Ничего не замечать! При создавшемся положении это было самоепростое и самое лучшее.

Что касается кучера, то о нем нечего было и говорить. Онзнай себе нахлестывал лошадей, даже не оборачиваясь назад.

Словом, это был какой-то весьма странный, но единодушныйзаговор молчания.

Разъезд поравнялся с дилижансом.

Несколько солдатских лиц заглянуло в окна. Но матрос ужележал глубоко под скамейкой. Его совершенно не было видно.

По-видимому, солдаты не нашли ничего подозрительного в этоммирном дилижансе с детьми и баклажанами. Не останавливаясь, они проехали мимо.

По крайней мере полчаса продолжалось общее молчание. Матроснеподвижно лежал под скамейкой. Вокруг все было спокойно.

Наконец впереди в жидкой зелени акаций показалась вереницакрайних домиков города.

Тогда отец первый нарушил молчание. Равнодушно глядя в окно,он сказал как бы про себя, но вместе с тем и рассчитанно громко:

– Ого! Кажется, мы подъезжаем. Уже виднеется Аккерман. Какаяужасная жара! На дороге ни души.

Петя сразу разгадал хитрость отца.

– Подъезжаем! Подъезжаем! – закричал он.

Он схватил Павлика за плечи и стал толкать его в окно,фальшиво-возбужденно крича:

– Смотри, Павлик, смотри, какая красивая птичка летит!

– Где летит птичка? – спросил Павлик с любопытством,высовывая язык.

– Ах, господи, какой ты глупый! Вот же она, вот.

– Я не вижу.

– Значит, ты слепой.

В это время позади раздался шорох, и сейчас же хлопнуладверь. Петя быстро обернулся. Но все вокруг было как прежде. Только уже неторчал из под скамейки сапог.

Петя в тревоге заглянул под скамейку: целы ли коллекции?

Коробки были целы. Все в порядке.