Белеет парус одинокий - Валентин Катаев Страница 7

Эта бедная кропотливая молотьба была совсем не похожа нашумную, богатую, многолюдную молотьбу, к которой привык Петя в экономии. Но и вэтой скромной молотьбе Петя тоже находил прелесть. Ему бы, например, оченьхотелось покататься на доске с кремнями или даже, на худой конец, покрутитьручку веялки. И он в другое время обязательно попросил бы хлопчика взять его ссобой на доску, но, к сожалению, надо было торопиться… Петя пошел обратно.

Ему навсегда запомнились все простые, трогательныеподробности крестьянского труда: светлый блеск новой соломы; чисто выбеленнаязадняя стена мазанки; по ней – тряпичные куклы и маленькие, высушенныетыквочки, так называемые «таракуцки», эти единственные игрушки крестьянскихдетей; а на гребне камышовой крыши – аист на одной ноге рядом со своим большимнебрежным гнездом. Особенно запомнился аист, его кургузый пиджачок с пикейнойжилеткой, красная трость ноги (другой, поджатой ноги совсем не было видно) идлинный красный клюв, деревянно щелкавший наподобие колотушки ночного сторожа.

Возле хаты с синенькой вывеской «Волостное правление» стоялипривязанные к столбикам крыльца три оседланные кавалерийские лошади. Солдат сшашкой между колен, в пыльных сапогах сидел на ступеньках в холодке и курилмахорку, закрученную в газетную бумажку.

– Послушайте, что вы здесь делаете? – спросил Петя.

Солдат лениво оглядел городского мальчика с ног до головы,пустил сквозь зубы далеко вбок длинную вожжу желтой слюны и равнодушно сказал:

– Матроса ловим.

«Что же это за таинственный, страшный матрос, которыйскрывается где-то тут поблизости, в степи, который поджигает экономии икоторого ловят солдаты? – думал Петя, спускаясь по знойной, пустынной улице вбалочку, к кринице. – Может быть, этот страшный разбойник нападает надилижансы?»

Разумеется, Петя ничего не сказал о своих опасениях отцу ибрату. Зачем понапрасну волновать людей? Но сам он предпочел быть настороже ипредусмотрительно засунул коллекции под скамейку, поближе к стенке.

Едва дилижанс тронулся и стал подыматься в гору, мальчик прильнулк окну и принялся не отрываясь смотреть по сторонам, не покажется ли где-нибудьиз-за поворота разбойник. Он твердо решил до самого города ни за что непокидать своего поста.

Тем временем отец и Павлик, очевидно и не подозревавшие обопасности, занялись дыней.

В суровой полотняной наволоке с вышитыми по углам четырьмябукетами, полинявшими от стирок, лежал десяток купленных по копейке дынь. Отецвытащил одну – крепенькую, серовато-зеленую канталупку, всю покрытую тончайшейсеткой трещин, и, сказав: «А ну-ка, попробуем этих знаменитых дынь», аккуратноразрезал ее вдоль и раскрыл, как писанку. Чудесное благоухание наполнилодилижанс.

Отец подрезал внутренности дыни перочинным ножичком иловким, сильным движением выхлестнул их в окно. Затем разделил дыню на тонкиеаппетитные скибки и, уложив их на чистый носовой платок, заметил:

– Кажется, недурственная дынька.

Павлик, нетерпеливо ерзавший на месте, тотчас схватил обеимиручонками самую большую скибку и въелся в нее по уши. Он даже засопел отнаслаждения, и мутные капли сока повисли у него на подбородке.

Отец же аккуратно положил в рот небольшой кусочек, пожевалего, сладко зажмурился и сказал:

– Действительно, замечательно!

– Наслаждец! – подтвердил Павлик.

Тут Петя, у которого за спиной происходили все этиневыносимые вещи, не выдержал и, забыв про опасность, кинулся к дыне.