Братья Карамазовы - Федор Достоевский Страница 53

Алеша его слушал и молчал.

– Зачем он не говорит со мной? А и говорит, так ломается;подлец твой Иван! А на Грушке сейчас женюсь, только захочу. Потому что сденьгами стоит только захотеть-с, Алексей Федорович, все и будет. Вот Иван-тоэтого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для тогонаталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня отГрушки уберечь (будто бы я ему денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а сдругой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатуюсебе возьмет, вот у него расчет какой! Подлец твой Иван!

– Как вы раздражительны. Это вы со вчерашнего; пошли бы выда легли, – сказал Алеша.

– Вот ты говоришь это, – вдруг заметил старик, точно это емув первый раз только в голову вошло, – говоришь, а я на тебя не сержусь, а наИвана, если б он мне это самое сказал, я бы рассердился. С тобой только однимбывали у меня добренькие минутки, а то я ведь злой человек.

– Не злой вы человек, а исковерканный, – улыбнулся Алеша.

– Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить,да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принятоотцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и внаше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблукамина полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить – всепри свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнеесейчас засадить.

– Так вы не хотите жаловаться, нет?

– Иван отговорил. Я бы наплевал на Ивана, да я сам однуштуку знаю…

И, нагнувшись к Алеше, он продолжал конфиденциальнымполушепотом:

– Засади я его, подлеца, она услышит, что я его засадил, итотчас к нему побежит. А услышит если сегодня, что тот меня до полусмерти,слабого старика, избил, так, пожалуй, бросит его, да ко мне придет навестить…Вот ведь мы какими характерами одарены – только чтобы насупротив делать. Я еенасквозь знаю! А что, коньячку не выпьешь? Возьми-ка кофейку холодненького, дая тебе и прилью четверть рюмочки, хорошо это, брат, для вкуса.

– Нет, не надо, благодарю. Вот этот хлебец возьму с собой,коли дадите, – сказал Алеша и, взяв трехкопеечную французскую булку, положил еев карман подрясника. – А коньяку и вам бы не пить, – опасливо посоветовал он,вглядываясь в лицо старика.

– Правда твоя, раздражает, а спокою не дает. А ведь толькоодну рюмочку… Я ведь из шкапика…

Он отворил ключом «шкапик», налил рюмочку, выпил, потомшкапик запер и ключ опять в карман положил.

– И довольно, с рюмки не околею.

– Вот вы теперь и добрее стали, – улыбнулся Алеша.

– Гм! Я тебя и без коньяку люблю, а с подлецами и я подлец.Ванька не едет в Чермашню – почему? Шпионить ему надо: много ль я Грушенькедам, коли она придет. Все подлецы! Да я Ивана не признаю совсем. Откуда такойпоявился? Не наша совсем душа. И точно я ему что оставлю? Да я и завещания-тоне оставлю, было бы это вам известно. А Митьку я раздавлю, как таракана. Ячерных тараканов ночью туфлей давлю: так и щелкнет, как наступишь. Щелкнет иМитька твой. Твой Митька, потому что ты его любишь. Вот ты его любишь, а я небоюсь, что ты его любишь. А кабы Иван его любил, я бы за себя боялся того, чтоон его любит. Но Иван никого не любит, Иван не наш человек, эти люди, как Иван,это, брат, не наши люди, это пыль поднявшаяся… Подует ветер, и пыль пройдет…Вчера было глупость мне в голову пришла, когда я тебе на сегодня велел приходить:хотел было я через тебя узнать насчет Митьки-то, если б ему тысячку, ну другую,я бы теперь отсчитал, согласился ли бы он, нищий и мерзавец, отселева убратьсясовсем, лет на пять, а лучше на тридцать пять, да без Грушки и уже от неесовсем отказаться, а?

– Я… я спрошу его… – пробормотал Алеша. – Если все тритысячи, так, может быть, он…

– Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Япередумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не дам,ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, – замахал рукою старик. – Я его ибез того, как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а то еще будетнадеяться. Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта,Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, занего идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?

– Она его ни за что не хочет оставить.

– Вот таких-то эти нежные барышни и любят, кутил даподлецов! Дрянь, я тебе скажу, эти барышни бледные; то ли дело… Ну! кабы мнеего молодость, да тогдашнее мое лицо (потому что я лучше его был собой вдвадцать восемь-то лет), так я бы точно так же, как и он, побеждал. Каналья он!А Грушеньку все-таки не получит-с, не получит-с… В грязь обращу!

Он снова рассвирепел с последних слов.

– Ступай и ты, нечего тебе у меня делать сегодня, – резкоотрезал он.

Алеша подошел проститься и поцеловал его в плечо.

– Ты чего это? – удивился немного старик. – Еще увидимсяведь. Аль думаешь, не увидимся?

– Совсем нет, я только так, нечаянно.

– Да ничего и я, и я только так… – глядел на него старик. –Слышь ты, слышь, – крикнул он ему вслед, – приходи когда-нибудь, поскорей, и науху, уху сварю, особенную, не сегодняшнюю, непременно приходи! Да завтра,слышишь, завтра приходи!

И только что Алеша вышел за дверь, подошел опять к шкапику ихлопнул еще полрюмочки.

– Больше не буду! – пробормотал он, крякнув, опять запершкапик, опять положил ключ в карман, затем пошел в спальню, в бессилии прилегна постель и в один миг заснул.