Грозовой Перевал - Эмилия Бронте Страница 49

— Они хотят, чтобы я и его возненавидел, да?

— Думаю, они не хотят, чтобы вы хоть что-нибудь знали о нем, — ответила я.

— Но он будет моим, — сказал он, — когда я захочу. Пусть не сомневаются.

К счастью, мать ребенка умерла раньше, чем пришел тому срок: лет через тринадцать после смерти Кэтрин, когда Линтону было двенадцать с небольшим.

На другой день после неожиданного появления Изабеллы мне не довелось побеседовать с моим господином: он избегал разговоров, и с ним ничего нельзя было обсуждать. Когда он смог наконец меня выслушать, я увидела, что он доволен уходом сестры от мужа, которого ненавидел жгучей ненавистью, казалось бы, никак не свойственной его мягкой натуре. Отвращение его к Хитклифу было так сильно и глубоко, что он старался не бывать в таких местах, где мог увидеть зятя или услышать о нем. Горе и эта забота превратили мистера Линтона в истинного отшельника: он сложил с себя звание судьи и даже в церковь перестал ходить, избегая по мере возможности посещать деревню, — словом, вел замкнутую жизнь в пределах своего парка и земель, разве что выберется иногда побродить по вересковым полям или навестить могилу жены — все больше вечерами или рано поутру, пока не вышли на прогулку другие. Но он был слишком добрым человеком и не мог долго жить только своим горем. Он не молил душу Кэтрин преследовать его. Время принесло смирение и тихую скорбь, более сладостную, чем обычная радость. Он берег память о жене с пламенной, нежной любовью и живой надеждой на встречу в лучшем мире, ибо он не сомневался, что она ушла туда.

Было у него и земное утешение, земная привязанность. Как я вам говорила, первые дни он как будто не замечал маленькую заместительницу, которую оставила после себя покойница; но эта холодность растаяла, как апрельский снег, и малютка, еще не научившись произносить раздельные слова или стоять на ножках, утвердила над сердцем отца свою деспотическую власть. Ей дали имя Кэтрин; но он никогда не звал ее полным именем, как никогда не звал уменьшительным первую Кэтрин: может быть, потому, что так обычно звал ее Хитклиф. Маленькая всегда была у нас Кэти: это имя отличало девочку от матери и в то же время устанавливало между ними связь; и мне кажется, отец больше любил в ней дочь покойной жены, чем собственную плоть и кровь.

Я, бывало, сравниваю его с Хиндли Эрншо и все пытаюсь объяснить себе самой, почему в сходных обстоятельствах их поведение было столь различно. Оба они были любящими мужьями и были привязаны каждый к своему ребенку, и я не понимала, почему в самом деле не пошли они оба одной дорогой. И вот мне приходило на ум, что Хиндли, хоть и был, очевидно, упрямей Эдгара, оказался на свое несчастье слабее его и ниже душой. Когда его корабль наскочил на риф, капитан покинул пост; и команда, охваченная бунтом и смятением, даже и не пыталась спасти злополучное судно, и оно безвозвратно погибло. Линтон, напротив, проявил истинное мужество верной и стойкой души: он положился на бога, и бог послал ему утешение. Один надеялся, другой предался отчаянию: каждый из них сам избрал свою долю и должен был по справедливости нести ее. Но вам ни к чему слушать мои рассуждения, мистер Локвуд, вы можете сами судить о всех этих вещах не хуже моего: или вам кажется, что можете, а это все равно. Конец Хиндли Эрншо был такой, какого следовало ожидать: он умер вскоре после сестры, месяцев через шесть, не больше. На Мызе не слыхать было о какой-либо болезни, которая могла свести его в могилу. Все, что мне известно, я узнала потом, когда пришла помочь по устройству похорон. Мистер Кеннет явился сообщить о случившемся моему господину.

— Ну, Нелли, — сказал он, въезжая как-то утром к нам во двор в такой ранний час, что я не могла не встревожиться предчувствием недоброй вести. — Теперь наш с вами черед оплакивать покойника. Как вы думаете, кто ушел от нас нынче?

— Кто? — спросила я в испуге.

— Угадайте! — ответил он, спешившись и закинув поводья на крюк возле двери. — И схватитесь за кончик своего передника: я уверен, без этого не обойдется.

— Не мистер Хитклиф, конечно? — испугалась я.

— Как? Вы стали бы лить о нем слезы? — сказал доктор. — Нет, Хитклиф крепкий молодой человек цветущего здоровья. Я его только что видел. Он быстро набирает жирок после того, как расстался со своей дражайшей половиной.

— Кто же тогда, мистер Кеннет? — повторила я в нетерпении.

— Хиндли Эрншо! Ваш старый друг Хиндли, — ответил он, — и мой злоязычный приятель. Впрочем, последнее время он был для меня слишком буен. Ну, вот! Говорил я, что придется утирать слезы. Но не горюйте, он умер, не изменив своей натуре: пьяный в лоск! Бедняга! Мне тоже его жаль. Все-таки — старый товарищ, нельзя не пожалеть, хоть он и способен был на самые невообразимые выходки и не раз откалывал со мной довольно-таки подлые штуки. Ему было от силы двадцать семь лет, как и вам, но кто бы сказал, что вы с ним однолетки?

Признаюсь, этот удар поразил меня тяжелее, чем смерть миссис Линтон. Воспоминания о прошлом нахлынули на меня; я села на крыльцо и расплакалась, как о кровном родственнике, и даже попросила мистера Кеннета, чтоб он послал другую служанку доложить о нем господину. Меня смущало одно: «Своей ли смертью умер Хиндли Эрншо?». За что бы я ни бралась, мысль об этом не оставляла меня; она была так мучительно навязчива, что я решилась отпроситься и пойти на Грозовой Перевал — пособить тем, кто готовился отдать последний долг умершему. Мистеру Линтону не хотелось отпускать меня, но я красноречиво расписывала, как он там лежит один, без друзей; и сказала, что мой бывший господин и молочный брат имеет столько же прав на мои услуги, как и новый. К тому же, напомнила я, маленький Гэртон — племянник его покойной жены, и так как у мальчика нет более близкой родни, мистер Линтон должен взять на себя роль его опекуна; он вправе и даже обязан справиться, кому завещано имение и как распорядился им его шурин. Мой господин в то время был неспособен заниматься подобными делами, но поручил мне поговорить с поверенным; и в конце концов позволил мне пойти. Его поверенный вел также и дела Эрншо; я отправилась в деревню и попросила адвоката пойти со мной. Он покачал головой и посоветовал не затевать спора с Хитклифом; и добавил, что Гэртон, если я хочу знать правду, остается нищим.

— Отец его умер, — сказал он, — оставив большие долги; имение заложено, и все, что можно сделать для сына и естественного наследника, — это сохранить за ним возможность пробудить сострадание в сердце кредитора, дабы тот был снисходительнее к нему.

Явившись на Перевал, я объяснила, что пришла проследить, чтобы все провели с соблюдением приличий; и Джозеф, как видно сильно огорченный, откровенно обрадовался моему приходу. А мистер Хитклиф сказал, что не видит надобности в моей помощи, но если мне угодно, я могу остаться и распорядиться устройством похорон.

— По правилам, — заметил он, — тело этого дуралея следовало бы зарыть на перекрестке, без всяких обрядов. Случилось так, что я его оставил вчера после обеда на десять минут одного, а он тем часом запер от меня обе двери дома и нарочно пил всю ночь, пока не помер! Нынче утром, услыхав, что он храпит, как лошадь, мы взломали дверь и нашли его лежавшим на скамье; хоть сдирай с него кожу и скальп снимай — не разбудишь! Я послал за Кеннетом, и тот пришел, но уже после того, как скотина обратилась в падаль: он был мертв — лежал холодный и окоченелый, так что, согласись сама, было уже бесполезно хлопотать над ним!