Произведение в алом - Густав Майринк Страница 44

За окном нечто невообразимое - настоящая снежная битва. Не на шутку разыгравшаяся вьюга бросает в бой бесчисленные полки построенных в каре снежинок, и эти крошечные солдаты в белых пушистых мундирчиках то внезапно взметаются в отчаянном порыве и очертя голову летят в атаку, то, как будто спасаясь бегством пред лицом какого-то ужасного противника, несутся в противоположном направлении, а потом вдруг повисают в неподвижности, словно устыдившись своего позорного отступления, и с новыми, невесть откуда взявшимися силами устремляются на штурм прежних позиций, однако героическое наступление вскоре захлебывается, подавленное свежими неприятельскими армиями, напирающими и сверху, и снизу, и с флангов, и вскоре все планомерные военные действия тонут в хаосе беспощадного побоища, головокружительный вихрь которого, не считаясь с принадлежностью этого хрупкого воинства к той или иной враждующей стороне, смешивает ослепленных яростью противников в одну сплошную, непроглядную белесую круговерть.

Ума не приложу, сколько прошло времени с моего ночного странствования по подземному лабиринту - может, месяцы, может, годы, - однако если бы ежедневно не доходили до меня все новые курьезные слухи о Големе, которые, непрерывно обрастая самыми нелепыми подробностями, только подливали масла в огонь, то, думаю, в тяжелую минуту сомнения я бы наверняка списал все происшедшее со мной либо на кошмарный сон, либо на какое-нибудь сумеречное душевное состояние.

Из тех причудливо окрашенных арабесок, которыми выткали ковер моей жизни недавние события, одна выделялась своим зловеще кровавым цветом - рассказ Звака о загадочном и нераскрытом убийстве так называемого «фармазона».

Чем яснее вспоминал я изъеденное оспой лицо Лойзы, тем более маловероятной казалась мне его причастность к этому страшному злодеянию, хотя и не мог вполне избавиться от темного, неотступно преследовавшего меня подозрения: ведь в ту же ночь,

буквально через час, после того как Прокопу послышался предсмертный вопль, доносившийся из клоаки, мы видели парня в «Лойзичеке» почти в невменяемом состоянии. С другой стороны, не было никаких оснований считать этот долетевший из-под земли глухой, едва слышный звук, который, кстати, мог и померещиться нашему впечатлительному другу, криком о помощи...

В глазах у меня рябило от снежных хлопьев, которые, по-прежнему разыгрывая бесконечные батальные сценки, сумбурно кружились за оконным стеклом. Прикрыв веки, я с минуту массировал их кончиками пальцев, потом вновь сосредоточил свое внимание на лунном камне, лежавшем передо мной на рабочем столе, и в очередной раз подивился, насколько великолепно соотносилась его нежная, отсвечивающая неземной синевой фактура с восковой маской Мириам, которую мне удалось изготовить по памяти.

Я потирал руки: какая невероятная удача - среди сравнительно небольших хранящихся у меня запасов минералов нашлось именно то, что мне нужно! Если же в качестве основания будущей геммы использовать роговую обманку, то ее непроницаемо черный фон не только как нельзя лучше оттенит таинственное мерцание камня, но и придаст ему тот редкий, единственно подходящий отсвет, который я уже утратил надежду найти, да и рельеф минерала прямо-таки чудесно соответствовал пластическим особенностям лица Мириам, словно сама природа специально предназначила этот кристалл для того, чтобы воплотить в нем тонкий, неуловимо прекрасный профиль дочери Гиллеля.

Я давно положил глаз на этот камень, собираясь вырезать из него гемму с изображением египетского бога Осириса или Гермафродита из книги Иббур, который, стоило мне только вспомнить полное таинственного смысла видение, с удивительной отчетливостью всплывал пред внутренним взором и служил сильнейшим катализатором моих творческих устремлений, однако уже после первых пробных сечений штихелем в куске минерала обнаружилось такое поразительное подобие с точеными чертами лица этой ни на кого не похожей девушки, что я мгновенно изменил свой первоначальный замысел...

Книга Иббур!..

В моем сознании словно лавина низверглась, и вновь мне пришлось отложить свой стальной штихель, ибо только сейчас до меня вдруг дошло, какие великие потрясения случились в моей жизни за столь незначительный отрезок времени!

Подобно человеку, внезапно обнаружившему себя посреди необозримой пустыни, я в полной мере, хотя и с невольным трепетом, осознал ту бездонную, непреодолимую пропасть одиночества, которая пролегла между мной и остальными людьми. В самом деле, мог ли я говорить о том, что со мной приключилось, с кем-нибудь из знакомых, исключая, разумеется, Гиллеля?

Похоже, в последнее время ко мне стали возвращаться воспоминания юности - проникали они в мое сознание исподволь, в тихие ночные часы сна, так что я и сам ничего не замечал, если не считать той мучительной, почти смертельной тоски по чудесному, которая томила меня с самого раннего детства и до тех пор распаляла мою болезненную фантазию, уже тогда неудержимо рвавшуюся по ту сторону этой жалкой, преходящей «действительности», пока наконец исполнение сокровенной страсти не обрушилось на меня подобно урагану и всей своей мощью разбушевавшейся стихии не подавило ликующий крик моей души.