Произведение в алом - Густав Майринк Страница 38

Сверху не доносилось ни малейших звуков, из чего я заключил, что все еще плутаю где-то под еврейским кварталом, который по ночам как будто вымирает, - странно, мое рискованное странствование по этим непроглядно темным катакомбам продолжалось уже целую вечность! - а оживленные улицы и площади непременно дали бы о себе знать далеким и приглушенным грохотом городских экипажей.

На миг дыхание мое остановилось от ужаса: а что, если я хожу по кругу?! И запоздалый страх уже брал свое, лихорадочной скороговоркой нашептывая на ухо: ведь в любой момент можно провалиться в какую-нибудь яму, оступиться, пораниться, сломать ногу и... и навсегда сгинуть заживо погребенным в этой мрачной преисподней...

А что тогда станется с письмами, спрятанными в моей каморке? Наверняка попадут в руки Вассертрума. И я снова вспомнил о свече Гиллеля, которой мне сейчас так недоставало..

Странно, стоило мне подумать об архивариусе, которого я уже иначе и не представлял, как своим наставником и мэтром, и нерушимое спокойствие сошло в мою душу.

Теперь я продвигался по галерее осторожно, мелкими шажками, готовый в любую секунду отпрянуть назад, одна рука вытянута вперед, другая поднята вверх, чтобы не стукнуться головой о какой-нибудь выступ или о потолок, если он вдруг станет ниже.

Вскоре мои пальцы и в самом деле стали все чаще и чаще касаться каменного свода, который становился все ниже и ниже,

пока подземный коридор не превратился в узкий и тесный лаз -вот уж , поистине, игольное ушко! Продвигаться далее я вынужден был согнувшись в три погибели...

Холодный пот выступил у меня на лбу: неужели конец?.. И вдруг моя ощупывавшая потолок рука ушла в пустоту...

Я замер и, осторожно повернув затекшую шею, уставился вверх.

Чем дольше я смотрел, тем больше мне казалось, что сверху проникает какое-то тусклое, едва заметное мерцание.

Быть может, какой-нибудь высохший колодец, прорытый в полу погреба?

С трудом разогнув онемевшее тело, я выпрямился во весь рост, поднял руки и принялся ощупывать уходящую вертикально вверх шахту: на уровне моей головы отверстие было правильной прямоугольной формы и выложено камнем.

Потом мне удалось разглядеть размытые очертания горизонтально лежащего креста; подпрыгнув, я ухватился за его массивные перекладины и, подтянувшись, протиснулся между ними.

Теперь я стоял на кресте и пытался понять, что там выше.

Если ощущения в кончиках пальцев меня не обманывали, то прямо надо мной кончалась - или начиналась, это уж для кого как! - что-то вроде металлической винтовой лестницы, точнее, ее ржавых останков...

После долгих и неуклюжих пассов руками я наконец нащупал ступеньку, но, только вскарабкавшись на нее, дотянулся до второй...

В общей сложности я их насчитал восемь штук - каждая последующая находилась на высоте человеческого роста от своей предшественницы.

Верхним своим краем эта предназначенная для исполинов лестница упиралась в горизонтальную панель, крайне скудный, мерцающий свет, который я с таким трудом разглядел из глубины своей преисподней, сочился сквозь прямые, пересекающиеся в строго определенном порядке линии, которым, по всей видимости, надлежало слагаться в какую-то правильную геометрическую фигуру!

Согнувшись как можно ниже, чтобы охватить взглядом всю конфигурацию, я, к немалому своему изумлению, обнаружил, что это не что иное, как гексаграмма, которая священной печатью Соломона изображена на фасадах всех синагог.

Что же это за светящаяся эмблема?

И вдруг до меня дошло: да ведь это же люк, пропускающий сквозь щели, расположенные по его изломанному периметру, смутные проблески света! Да, да, какой-то древний люк, вырубленный из цельного куска дерева в виде традиционной шестиконечной звезды!..

Упершись плечами в эту символическую крышку, которой были запечатаны врата подземного лабиринта, я собрал все свои силы и поднял ее... В следующее мгновение я уже стоял, с трудом переводя дух, в каком-то помещении, залитом ярким лунным сиянием.

Было оно довольно маленьким, абсолютно пустым, если не считать кучи какого-то барахла в углу, и имело одно-единственное забранное решеткой окно.

Никакой двери, отверстия или проема - в общем, того, что можно было бы назвать входом, за исключением, разумеется, люка, через который мне только что удалось проникнуть в эту странную, почти герметичную камеру, я обнаружить не смог, как внимательно раз за разом ни осматривал глухие каменные стены.

Оконная решетка была слишком частой, так что и речи не могло быть о том, чтобы, просунув меж прутьями голову, высунуться наружу, однако кое-что мне все же удалось разглядеть... Комната находилась примерно на высоте четвертого этажа, так как трехэтажные дома напротив казались значительно ниже.

Размеры окна, хотя и с трудом, позволяли видеть часть мостовой и узкий, тянувшийся визави тротуар, однако лунное сияние было слишком ярким, не говоря уже о том, что луна светила прямо в глаза, и, как ни хотелось мне поскорее определить, в какой части города я находился, сейчас это было невозможно: доступная моему взору сторона переулка тонула в такой глубокой тени, что разглядеть какие-то характерные архитектурные детали не получалось.

Впрочем, переулок, несомненно, находился в еврейском квартале, так как окна противоположных домов либо были все до единого замурованы, либо же и вовсе не предполагались, и строители, чтобы стены не выглядели столь удручающе глухими, лишь условно обозначили их декоративными карнизами: только в гетто жилые строения столь престранным и невежливым образом обращены друг к другу спиной.

Тщетно ломал я себе голову, пытаясь сообразить, что же это за диковинное сооружение, внутренние помещения которого представляют собой такие лишенные дверей затворы - не то монашеские кельи, не то тюремные камеры. Быть может, одна из заброшенных башенок греческой церкви? Или же какая-нибудь неизвестная мне пристройка Старо-новой синагоги?

Да нет, как будто не похоже...

Вновь оглядел я таинственную камору: ничего, что могло бы мне подсказать, куда же в конце концов завел меня подземный лабиринт... Стены и потолок совершенно голые - штукатурка давно осыпалась, ни гвоздей, ни даже дырок от гвоздей, которые бы указывали на то, что эта комната была когда-то обитаемой или же служила каким-нибудь подсобным помещением.

Судя по толстому слою пыли, в котором я утопал по щиколотку, нога человека сюда не ступала уж по крайней мере несколько десятилетий.

Рыться в барахле, наваленном в дальнем углу, мне не хотелось. Кроме того, сейчас он находился в густой тени, и вещи, которые были свалены там, сливались в одну темную, дурно пахнущую массу. На первый взгляд - набросанные как попало полуистлевшие лохмотья, какие-то большие, неряшливые свертки, изношенная обувь и прочий не поддающийся определению хлам, место которому на помойке или... или в лавке Аарона Вассертрума. Сдается мне, там еще стояла пара черных обшарпанных кофров...