Земля обетованная - Андре Моруа Страница 3

Дело полковника Форжо, ныне давно забытое, наделало немало шума во французской прессе. Оно вызвало самые ожесточенные дискуссии в обществе, поставив перед ним вопрос о свободе вероисповедания, который газеты трактовали, в зависимости от политической ориентации, каждая по-своему. Это было время, когда щуплый старичок с седой бородкой, которого карикатуристы правого толка изображали дьяволом во плоти, отказывал религиозным деятелям обоих полов в праве учить молодежь. Если монахи сопротивлялись, их изгоняли из монастырей с помощью жандармов. В Бретани и во многих других провинциях население протестовало и чинило препятствия этим репрессиям. Случилось так, что полковник Форжо, командовавший в Ренне драгунским полком, получил приказ отправиться в одну бретонскую деревню и закрыть школу, где детей учили монахини. Вернувшись домой в сильном волнении, он передал жене разговор, который состоялся у него с непосредственным начальником, генералом Леду. Госпожа Форжо, высокая сухопарая, энергичная дама, не колеблясь, высказала свое мнение:

– Вы не должны подчиняться, иначе вам грозит бесчестье.

– Не так-то это просто, – отвечал полковник. – Я ведь солдат и обязан выполнять приказы. Разве я имею право их обсуждать?

– Вы, прежде всего, христианин, – возразила мадам Форжо, – и не можете ставить человеческие приказы выше Господних.

Женщины вносят в государственные дела примитивный, почти дикарский пыл, который делает их такими сильными в сердечных делах. В спорах они с презрением отбрасывают аргументы и даже факты. Их епархия – любовь и ненависть, а отнюдь не справедливость. Мадам Форжо ненавидела министра Комба всеми силами души. Дай ей волю, она охотно содрала бы с него кожу, колесовала бы, сожгла живьем.

– И как только генерал, – возмущенно спросила она, – посмел отдать вам такой приказ?

Полковник стоял у камина, сгибая и разгибая колени машинальным движением всадника.

– Генерал, – ответил он, – всего лишь передал мне приказ префекта. Он не скрыл от меня, что сам не одобряет его.

– Но в таком случае, – торжествующе воскликнула мадам Форжо, – это вовсе не военный приказ, а всего лишь распоряжение гражданских властей!

– Мобилизация – тоже распоряжение гражданских властей, – сказал полковник.

Госпожа Форжо была женщиной твердого нрава. Урожденная Анриетта д’Окенвиль, из семьи мелкой нормандской знати, она выросла в бедности, почти в нищете, и к тридцати годам смирилась с тем, что останется старой девой, а потому начала активно работать в Красном Кресте. Откомандированная в Сенегал в качестве старшей сестры военного госпиталя, она ухитрилась на одной из конных прогулок одержать победу над майором Форжо, который и женился на ней в 1895 году. Сожалел ли он о своем поступке? Возможно. Женщины прежде любили его, он и теперь им нравился, так что, когда мадам Форжо устраивала прием для офицерских супружеских пар, ему случалось многозначительно переглянуться с какой-нибудь юной красоткой. Однако госпожа полковница крепко держала в руках и полк, и полковника.

– Вы должны осознать все последствия моего отказа, – сказал он. – Я пойду под трибунал…

– Ерунда, вас оправдают.

– Не уверен. Нынешняя армия – не та, что прежде. И в любом случае, даже если меня оправдают, я буду вынужден подать в отставку.

– Ну и прекрасно. Мы уедем в Сарразак, и вы займетесь земледелием.

– Дом в Сарразаке непригоден для житья, и вам это известно. Крыша протекает, а чтобы ее починить и привести в порядок хоть несколько комнат, нужны большие деньги, которых у меня нет.

– Но ваш брат может одолжить вам…

– Вряд ли. Шарль богат, но не склонен делиться своим добром. Да и мне неприятно обращаться к нему… Кроме того, Клер скоро исполнится семь лет. Неужели вам хочется запереть ее в деревне?

– А почему бы и нет? Лучше уж воспитывать девочку в деревне, чем оставить ей в наследство опозоренное имя.

Полковник вздохнул. Жена требовала от него жертвы, о которой еще вчера он и помыслить не мог. Он любил свою военную профессию, благодаря колониальным войнам быстро продвигался по службе и был уверен, что когда-нибудь добьется командования армейским корпусом. А впоследствии – кто знает – не выпадет ли ему шанс стать одним из вождей Реванша?!

– Хорошо, я пойду к генералу, – сказал он, застегивая свой доломан, – и попрошу его назначить другого офицера.

– А если он откажет? – спросила мадам Форжо.

Зная, что муж всегда держит слово, она хотела заручиться его твердым обещанием. Полковник колебался:

– Он не сможет мне в этом отказать.

– Вполне вероятно, но, если все-таки откажет, вы мне обещаете?

– Обещаю, – в отчаянии ответил полковник.

Генерал Леду, будучи кандидатом в члены Высшего военного совета, не желал ссориться с правительством, каким бы оно ни было, и настаивал на своем приказе, подслащивая его учтивыми сожалениями. Полковник Форжо отказался выполнять приказ и был предан военному суду. Судьи – такие же военные – не могли его оправдать, провинность была слишком очевидной, да, впрочем, он и сам в ней сознался. Его приговорили к однодневному тюремному заключению, обязав к тому же извиниться и одобрить действия начальства. Однако военный министр генерал Андре, располагавший политическими доносами на полковника Форжо, в которых его обвиняли как клерикала и реакционера, отстранил его от должности, иными словами, уволил из действующей армии, разрешив остаться в резерве с сохранением звания и быть призванным в случае мобилизации. Все офицеры гарнизона пришли на вокзал, чтобы проводить полковника в день его отъезда. Он был в штатском и держал за руку свою шестилетнюю дочь Клер. Что касается графини Форжо, гордившейся этой почетной немилостью, она, с ее ростом, возвышалась над всеми собравшимися и главенствовала на своем последнем приеме.

К перрону подошел поезд. Он должен был стоять в Ренне десять минут, и офицеры столпились подле вагона. Малышка Клер, на которую никто не обращал внимания, слушала их разговор. Она понимала, что произошло какое-то большое несчастье.

– Мама, а где Барнабе? – спросила она. – Разве он не поедет с нами?

– Нет, – резко ответила мадам Форжо. – Барнабе был ординарцем твоего отца, а ему теперь ординарец не положен.

– Но почему, мама?

– Я тебе уже двадцать раз объясняла: потому что он больше не командует полком.

Наконец поезд тяжко запыхтел и тронулся. Клер умолкла, глядя в окно на блестящую группу драгунов, которые щелкали каблуками и отдавали честь ее отцу.