Мастер и Маргарита - Михаил Булгаков Страница 19

– Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде?

Это Иван Николаевич услыхал и отозвался:

– Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной,да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал! – тут Иван Николаевич поднялсвечу и вскричал: – Братья по литературе! (Осипший голос его окреп и сталгорячей.) Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе оннатворит неописуемых бед!

– Что? Что? Что он сказал? Кто появился? – понеслись голосасо всех сторон.

– Консультант! – ответил Иван, – и этот консультант сейчасубил на Патриарших Мишу Берлиоза.

Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокругИванова огня сдвинулась толпа.

– Виноват, виноват, скажите точнее, – послышался над ухомИвана тихий и вежливый голос, – скажите, как это убил? Кто убил?

– Иностранный консультант, профессор и шпион! – озираясь, отозвалсяИван.

– А как его фамилия? – тихо спросили на ухо.

– То-то фамилия! – в тоске крикнул Иван, – кабы я зналфамилию! Не разглядел я фамилию на визитной карточке... Помню только первуюбукву «Ве», на «Ве» фамилия! Какая же это фамилия на «Ве»? – схватившись рукоюза лоб, сам у себя спросил Иван и вдруг забормотал: – Ве, ве, ве! Ва... Во...Вашнер? Вагнер? Вайнер? Вегнер? Винтер? – волосы на голове Ивана стали ездитьот напряжения.

– Вульф? – жалостно выкрикнула какая-то женщина.

Иван рассердился.

– Дура! – прокричал он, ища глазами крикнувшую. – Причемздесь Вульф? Вульф ни в чем не виноват! Во, во... Нет! Так не вспомню! Ну вотчто, граждане: звоните сейчас в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов спулеметами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним еще двое:какой-то длинный, клетчатый... пенсне треснуло... и кот черный, жирный. А япока что обыщу Грибоедова... Я чую, что он здесь!

Иван впал в беспокойство, растолкал окружающих, началразмахивать свечой, заливая себя воском, и заглядывать под столы. Тутпослышалось слово: «Доктора!» – и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое иупитанное, в роговых очках, появилось перед Иваном.

– Товарищ Бездомный, – заговорило это лицо юбилейнымголосом, – успокойтесь! Вы расстроены смертью всеми нами любимого МихаилаАлександровича... нет, просто Миши Берлиоза. Мы все это прекрасно понимаем. Вамнужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, и вы забудетесь...

– Ты, – оскалившись, перебил Иван, – понимаешь ли, что надопоймать профессора? А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Кретин!

– Товарищ Бездомный, помилуйте, – ответило лицо, краснея,пятясь и уже раскаиваясь, что ввязалось в это дело.

– Нет, уж кого-кого, а тебя я не помилую, – с тихойненавистью сказал Иван Николаевич.

Судорога исказила его лицо, он быстро переложил свечу изправой руки в левую, широко размахнулся и ударил участливое лицо по уху.

Тут догадались броситься на Ивана – и бросились. Свечапогасла, и очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны. Иван испустилстрашный боевой вопль, слышный к общему соблазну даже на бульваре, и началзащищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины.

Пока официанты вязали поэта полотенцами, в раздевалке шелразговор между командиром брига и швейцаром.

– Ты видел, что он в подштанниках? – холодно спрашивалпират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – труся, отвечалшвейцар, – как же я могу их не допустить, если они – член МАССОЛИТа?

– Ты видел, что он в подштанниках? – повторял пират.

– Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, – багровея, говорилшвейцар, – что же я могу поделать? Я сам понимаю, на веранде дамы сидят.

– Дамы здесь ни при чем, дамам это все равно, – отвечалпират, буквально сжигая швейцара глазами, – а это милиции не все равно! Человекв белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет всопровождении милиции, и только в одно место – в отделение милиции! А ты, еслишвейцар, должен знать, что, увидев такого человека, ты должен, не медля нисекунды, начинать свистеть. Ты слышишь?

Ополоумевший швейцар услыхал с веранды уханье, бой посуды иженские крики.

– Ну что с тобой сделать за это? – спросил флибустьер.

Кожа на лице швейцара приняла тифозный оттенок, а глазапомертвели. Ему померещилось, что черные волосы, теперь причесанные на пробор,покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясомвозникла ручка пистолета. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее.Своими глазами увидел он свой собственный высунутый язык и безжизненную голову,упавшую на плечо, и даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцараподогнулись. Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой острый взор.

– Смотри, Николай! Это в последний раз. Нам таких швейцаровв ресторане и даром не надо. Ты в церковь сторожем поступи. – Проговорив это,командир скомандовал точно, ясно, быстро: – Пантелея из буфетной. Милиционера.Протокол. Машину. В психиатрическую. – И добавил: – Свисти!

Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика не тольков ресторане, но и на самом бульваре и в окнах домов, выходящих в сад ресторана,видела, как из ворот Грибоедова Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэтРюхин выносили спеленатого, как куклу, молодого человека, который, заливаясьслезами, плевался, норовя попасть именно в Рюхина, давился слезами и кричал:

– Сволочь!

Шофер грузовой машины со злым лицом заводил мотор. Рядомлихач горячил лошадь, бил ее по крупу сиреневыми вожжами, кричал:

– А вот на беговой! Я возил в психическую!

Кругом гудела толпа, обсуждая невиданное происшествие;словом, был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский скандал, которыйкончился лишь тогда, когда грузовик унес на себе от ворот Грибоедованесчастного Ивана Николаевича, милиционера, Пантелея и Рюхина.