Счастливчики - Хулио Кортасар Страница 18

Пустые иллюзии, как всегда. Веришь, что возвышенные слова, книги, которые убеждаешь читать, специально подчеркивая целые абзацы, старательно объясняешь…» Он вспомнил Бето Ласьерву, появившуюся у него в последнее время тщеславную улыбку, нелепые свидания в парке Лесама, разговор на скамейке и грубый финал, вспомнил, как Бето клал в карман деньги, которые попросил так, будто просил свое, и его слова, невинно-порочные, вульгарные.

— Видели старикашку в каталке? — сказал Фелипе. — Это — что-то. Красивая трубка.

— Неплохая, — сказал Рауль. — Хорошо тянет.

— Может, я себе тоже куплю, — сказал Фелипе и покраснел. Как раз этого и не надо было говорить, а то примет его за сопляка…

— В портовых городах вы найдете все, что душе угодно, — сказал Рауль. — Но если хотите сперва попробовать, я вам дам одну из моих. Я всегда ношу с собою две или три.

— Правда?

— Конечно, я их курю по очереди. Здесь, на судне, должны продавать хороший табак, но я захватил с собою, если хотите.

— Спасибо, — сказал ошеломленный Фелипе. Его распирало от счастья, захотелось сказать Раулю, как ему нравится разговаривать с ним. Наверное, смогут поговорить и о женщинах, вообще-то он выглядит старше, многие дают ему девятнадцать, а то и двадцать лет. Без особого желания он вспомнил Негриту, наверное, она уже в постели, а то и плачет, как дурочка, что осталась одна и должна слушаться тетю Сусану, а той только дай покомандовать. Странно, что он вспомнил Негриту как раз сейчас, когда разговаривал с таким клевым мужиком. Он бы его насмех поднял, как пить дать. «У него, небось, их навалом», — подумал он.

Рауль попрощался с Лопесом, который пошел спать, пожелал спокойной ночи Фелипе и медленно поднялся по трапу. Нора и Лусио пошли за ним следом, каталки дона Гало уже не было видно. Как шоферу удалось спустить дона Гало на палубу? В коридоре он столкнулся с Медрано, который сошел по внутреннему трапу, выстланному красной ковровой дорожкой.

— Вы уже обнаружили бар? — сказал Медрано. — Он наверху, рядом со столовой. К несчастью, в салоне я заметил и рояль, но оборвать ему струны никогда не поздно.

— Или расстроить, чтобы любая вещь прозвучала на нем как сочинения Кренека.

— Ой-ой-ой! Вы бы навлекли на себя гнев моего друга Хуана Карлоса Паса.

— Мы бы быстро примирились, — сказал Рауль, — если бы он увидел мою скромную фонотеку додекафонической музыки.

Медрано посмотрел на него.

— Ну что ж, — сказал он, — все складывается гораздо лучше, чем я предполагал. Не всегда в поездке удается начать знакомство с такого разговора.

— Согласен. До сих пор мне удавалось побеседовать исключительно о погоде с краткими лирическими отступлениями на тему об искусстве курения. Ладно, пойду посмотрю, что там за салон наверху, может, есть кофе.

— Есть, и превосходный. До свидания.

— До свидания, — сказал Рауль.

Медрано нашел свою каюту в коридоре по левому борту. Чемоданы стояли неразобранные, но он снял пиджак и закурил, расхаживая из угла в угол. Абсолютно ничего не хотелось. Может, это и есть счастье. На крошечном письменном столике лежал конверт на его имя. В конверте он обнаружил открытку, где «Маджента Стар» приветствовала его на борту парохода, расписание трапез, практические подробности, касающиеся жизни на судне, и список пассажиров с номерам их кают. Таким образом он узнал, что рядом с ним находится Лопес, семейство Трехо, дон Гало и Клаудиа Фрейре с сыном Хорхе, в каютах под нечетными номерами. В коротенькой записке, находившейся в том же конверте, господ пассажиров по-французски и по-английски уведомляли о том, что по техническим причинам двери, ведущие к каютам на корме, будут заперты, и просили их не пытаться нарушать границы, обозначенные судовой администрацией.

— Черт возьми, — пробормотал Медрано. — Просто не верится.

А, собственно, почему? Если уже был «Лондон», инспектор, дон Гало, чуть ли не тайная погрузка, почему не верится в то, что господам пассажирам следовало бы воздержаться от выхода на корму? А разве не более странно, что среди дюжины счастливчиков, выигравших лотерею, оказались два преподавателя и ученик того же самого колледжа. И еще более странно, что на этом судне, в коридоре, можно мимоходом упомянуть Кренека.

— Дело принимает интересный оборот, — сказал Медрано.

«Малькольм» пару раз мягко качнуло. Медрано нехотя принялся разбирать чемоданы. С теплотой вспомнил Рауля Косту, перебрал в памяти остальных. Если хорошенько приглядеться, то группа подобралась не такая уж плохая; различия обнаружились достаточно явно, и сразу же образовались две компании, как говорится, по интересам, в одной, по-видимому, будет блистать рыжий любитель танго, а в другой верх возьмут поклонники Кренека. За пределами обеих, однако, внимательно следя за всем, станет кружить на своих четырех колесах дон Гало, саркастичный и едкий супернаблюдатель. И вполне могут возникнуть сносные отношения между доном Гало и доктором Рестелли. Юноша со взбитым коком будет колебаться, что выбрать: простецкие отношения со свойскими парнями Атилио Пресутти и Лусио или престижное общество более зрелых мужчин. Робкая молодая пара, скорее всего, будет все время загорать, фотографироваться и сидеть на палубе до ночи, любоваться звездами. В баре завяжутся разговоры об искусстве и литературе, и наверняка во время плавания будут даже романы и охлаждения, и фальшивые дружбы, которые закончатся на таможне обменом визитными карточками и дружеским похлопыванием по спине. А в это время Беттина, наверное, уже узнала, что его нет в Буэнос-Айресе. Прощальное письмо, которое он оставил ей возле телефонного аппарата, должно без надрыва завершить любовное путешествие, начавшееся в Хунине и разворачивавшееся в Буэнос-Айресе с отдельными вылазками в горы и выездами на Ла-Плату. В это время Беттина, наверное, говорит: «Я рада», и на самом деле испытала радость перед тем, как залиться слезами. А завтра — завтра у них будет два совершенно отдельных завтрашних дня — завтра утром она, наверняка, позвонит Марии-Элене, чтобы рассказать о том, что Габриэль уехал; а под вечер пойдет пить чай в «Агилу» с Чолой или Денисой, и ее рассказ, постепенно избавляясь от злобных выпадов и нелепых измышлений, начнет складываться в стройную историю, в которой Габриэль будет выглядеть совсем неплохо, потому что в глубине души Беттина, наверное, все-таки довольна, что он уехал на время или навсегда. В один прекрасный день она получит первое письмо из-за океана и, возможно, ответит по адресу, который будет указан на конверте. «Да, но где мы окажемся?», — подумал он, вешая брюки и пиджак. Пока что им запрещено выходить даже на корму. Ничуть не воодушевляла мысль о том, что можешь находиться только в пределах очень ограниченного пространства, пусть даже недолго. Он вспомнил свое первое плавание, в третьем классе, матросов в коридорах, охранявших священный покой пассажиров второго и первого классов, четкое деление по имущественному принципу, тогда его это и забавляло, и раздражало. Потом он путешествовал и в первом классе, и узнал много другого, что раздражало его еще больше… «Но чтобы двери задраивали наглухо — такого не было», — подумал он, складывая друг на друга пустые чемоданы. Ему вдруг подумалось, что для Беттины его отъезд — что-то вроде запертой двери, о которую она сначала пообломает свои коготки, пытаясь преодолеть эту преграду из воздуха и из ничего («местонахождение неизвестно», «нет, писем нет», «неделя, две недели, месяц…»). Раздосадованный, он закурил новую сигарету. «Что б ему… этому пароходу, — подумал он. — Не для того я садился на этот пароход». Он решил влезть под душ, просто чтобы чем-то заняться.