Игра в классики - Хулио Кортасар Страница 11

Низкие тучи с красноватыми отблесками над ночным Латинским кварталом, влажный воздух, еще хранивший капли дождя, которые усталый ветер бросал в плохо освещенные окна с давно не мытыми стеклами, одно из них треснуло и было заклеено кусочком розового пластыря. Чуть дальше, под свинцовыми водосточными трубами, дремали, нахохлившись, голуби, тоже свинцовые, похожие на фигурные окончания водостоков необычной формы. По эту сторону окна пространство запущенной комнаты, где пахнет водкой и свечными огарками, влажной одеждой и остатками жаркого, что-то вроде мастерской, принадлежавшей керамистке Бэбс и музыканту Рональду, место собраний Клуба, плетеные стулья, выцветшая обивка, огрызки карандашей и куски проволоки на полу, чучело совы с наполовину сгнившей головой, приевшаяся музыкальная тема в плохом исполнении, старая пластинка со стершимися бороздками, по которым, непрерывно скрипя, кряхтя и пощелкивая, ездила затупившаяся игла, жалобный саксофон, который году в 28-м или в 29-м звучал так, словно боялся сгинуть, и которого вместо ударника поддерживало пианино, будто в женском колледже. Немного позднее резко вступала гитара, словно объявляя о переходе к чему-то другому, и вдруг (в этот момент Рональд всегда предупреждающе поднимал палец) вперед вырывался корнет и ронял две первые ноты темы, оттолкнувшись от них, как от трамплина. Бикс ^[108] рванул от всей души, четкие удары будто картину рисовали в тишине. Двое мертвецов схватились в братском поединке, то сплетаясь, то отдаляясь друг от друга, Бикс и Эдди Ланг ^[109] (которого звали Сальваторе Массаро) перебрасывали друг другу мяч «I’m coming, Virginia ^[110]», где похоронен Бикс, подумал Оливейра, а где Эдди Ланг, сколько миль пролегло между ними, после того как они превратились в ничто, чтобы в далеком будущем, в одну из парижских ночей, гитара выступила против корнета, джин против злой судьбы — джаз.

— Здесь хорошо. Тепло, темно.

— Бикс, что за потрясный безумец. Старик, поставь «Jazz me Blues».

— Это называется влияние техники на искусство, — сказал Рональд, перебирая пластинки и мельком взглядывая на этикетки. — До появления долгоиграющих пластинок на запись у этих деятелей было всего три минуты. А сейчас является какой-нибудь, с позволения сказать, певец вроде Стэна Гетца ^[111] и торчит перед микрофоном полчаса, заливаясь соловьем, старается как нельзя лучше. Бедняга Бикс только споется с сопровождением, а тут — всем спасибо, только наддаст жару — а тут все и кончилось. Вот они бесились-то, наверное, когда диски записывали.

— Не думаю, — сказал Перико. — Это было все равно что писать сонеты, а не оды, впрочем, я во всей этой белиберде ничего не понимаю. Я прихожу, потому что мне надоедает сидеть у себя в комнате и читать бесконечные труды Хулио Мариаса. ^[112]

(-65)