Лени Рифеншталь. Мемуары - Лени Рифеншталь Страница 83

Колонна наших машин прибыла в Афины в немыслимую жару. Во время поездки нас приветствовали ликующими возгласами греки, стоявшие на обочине дороги. В полуденное пекло, изнуренные, купаясь в поту, мы достигли места классической Олимпии. Действительность превзошла все мои наихудшие предположения. Автомашины и мотоциклы искажали ландшафт. Алтарь, на котором должны были зажечь огонь, имел ужасно примитивный вид. Да и юноша-грек в спортивном костюме не вписывался в атмосферу, которую я себе представляла. Разочарование было очень велико.

Наши операторы пытались снять алтарь, но из-за сумасшедшей давки это оказалось делом совершенно безнадежным. Вдруг громкие клики восторга возвестили о том, что олимпийский огонь уже зажжен. Между машинами и мотоциклами мы увидели красноватый свет и рассмотрели первого бегуна с факелом только когда он продрался сквозь толпу и вырвался на проселочную дорогу. Мы собрались последовать за ним, нас задержала цепь полицейских — дальше ехать было нельзя. Не помогли даже значки МОК на ветровых стеклах. Я выскочила из машины и стала умолять полицейских, которые наконец смягчились и, несколько озадаченные, освободили нам дорогу. Машины рванули с места. Через несколько минут мы догнали бегуна. Мне стало ясно, что так нам хороших кадров снять не удастся. То, что мы делали сейчас, оказалось бы на поверку чистейшей хроникой. Нам нужно было попытаться снять бег с факелом не похоже на других, вдали от автотрассы, с сюжетами, которые бы соответствовали характеру моего олимпийского пролога.

Лишь четвертый бегун из этой эстафеты выглядел так, как я его себе представляла: молодой темноволосый грек. Его сменили в деревушке в нескольких километрах от Олимпии. Он отдыхал в тени дерева, на вид ему было лет восемнадцать — девятнадцать, и выглядел он очень фотогенично. Один из моих сотрудников заговорил с ним о съемке, но спортсмен отреагировал отрицательно. Мы не сдавались, и так как никто из нас не говорил по-гречески, то мы попытались объясниться знаками. Выяснилось, что он немного понимал по-французски. Мы растолковали ему, что он должен ехать с нами. Он отказался. Мы сказали, что привезем его назад на автомобиле. Наконец он дал нам понять, что не может поехать с нами в шортах, сначала ему нужно побывать дома, чтобы переодеться. После того как мы пообещали экипировать его должным образом, он сел в машину. Я попыталась узнать кое-что о нем. С помощью нескольких французских слов выяснилось, что мой классический греческий юноша был никакой не грек, а сын русских эмигрантов. Его звали Анатоль. Понемногу он привык к нам. Мы поехали в Дельфы. При съемках на стадионе он вел себя довольно артистично. Его роль, казалось, нравилась ему все больше и больше. Вскоре он стал капризничать как кинозвезда, отказался бежать так, как нам было нужно, и показал, как это представляет себе он сам. Нас обрадовало его рвение, и наконец мы стали очень хорошо понимать друг друга.

По окончании съемки, мы отправились с ним в немецкое посольство и дали достаточно денег, чтобы он смог добраться домой. Прощаясь, он плакал навзрыд — не хотел расставаться с нами.

Впоследствии по просьбе его родителей мы помогли юноше приехать в Германию, где он намеревался учиться на киностудии «Тобис» актерскому мастерству. К сожалению, у него был вибрирующий голос, и из его планов ничего не вышло. Тем не менее он не хотел больше уезжать из Германии. За очень короткое время в совершенстве овладев немецким, он стал работать чертежником на заводе и, когда началась война, пошел записываться добровольцем в военную авиацию. Он был безутешен, когда ему как иностранцу отказали. Однако напористое желание Анатоля исполнилось на военно-морском флоте. Он стал подводником на опасной лодке-малютке.

Ему повезло — остался жив.