Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон Страница 8

– Она ли это? – спросил меня великий жрец.

Я закрыл глаза и сосредоточился.

– Да, это именно она, – ответил я. – Знает ли она о своей судьбе?

– Знает, ей было объявлено. Она умеет вызывать богов.

Мы снова погрузились в созерцание, сложив руки на коленях.

– Видишь ли ты ее рядом с ним? – вновь спросили меня.

– Уже давно я ее вижу.

Тут заговорил египтянин:

– Северное царство, словно яйцо, вскормит Восстановителя. Но тот, кого станут называть его отцом, на самом деле им не будет, ибо начало Амона не может войти в северного царя, потому что сам он не сын Амона.

– Начало Амона может войти в служителей его культа.

– Да, если фараон не сможет породить себе наследника и если Амон даст указание небесному гончару.

На этом мы расстались.

На следующий вечер, когда стемнело, священнослужители, гетеры и пилигримы собрались на большой площади перед храмом. Здесь возвышались статуи четырех богов-кабиров: Аксиры, Аксиокерсы, Акагокерса и Кадма. Они олицетворяют два мужских и два женских начала и зовутся также Деметрой – богиней сотворения, Персефоной – богиней царства смерти, Гадесом – богом подземного мира и царства мертвых и Гермесом, возвещающим о рождении нового.

Самофракийские таинства – это большие представления, похожие на театральные, с той лишь разницей, что на них нет зрителей. Точнее сказать, те, кто считает себя зрителем, поневоле становятся участниками или актерами, потому что этот театр воспроизводит саму жизнь. В этих таинствах с помощью символов и волшебства выполняются действия, составляющие жизненный круг, чтобы избавить нас от вины за совершенные несправедливости и несовершенные благие дела, освободить от злой воли и недобрых желаний, овладевших нами.

В наших городах представления в амфитеатрах, где присутствуют толпы людей, есть всего лишь жалкая профанация таинств. Таинства избавляют от раскаяния за содеянное, в то время как театральные представления освобождают всего лишь от желаний.

Для людей посвященных акты таинств имеют ясный смысл, люди непосвященные их не понимают, но это и не так важно, потому что магические символы действуют сами по себе, их действие распространяется за пределы рационального в сознании и понимании.

Таинство кабиров началось с изображения смерти в разыгрываемой сцене убийства. Затем верховный жрец обошел всех собравшихся и отпустил каждому грех за свершение убийства, разрывающего божественный жизненный круг. Он возложил свои руки на Филиппа и долго держал их так, после чего подошел к Антипатру, который выразил на лице своем удивление и беспокойство, ибо, как всякий солдат, который много убивал сам и приказывал убивать другим, он считал себя свободным от каких-либо грехов. Неожиданно для всех Антипатр, в порыве исступления бросившись вперед, стал размахивать безоружной рукой, словно разил кинжалом невидимого врага. Упав на землю, он бился в конвульсиях с пеной у рта, как будто сам погибал от руки таинственного противника. Он успокоился и поднялся на ноги лишь после того, как верховный жрец возложил на него свои руки. После пережитого Антипатр долго еще не мог оправиться и прийти в себя.

Вошли гетеры, играя на флейтах, систрах, цимбалах и тамбуринах. Занавес раздвинулся, и появился жрец в огромной маске, олицетворяющий Адама, первого человека на земле. Я знал, что вслед за ним должна выйти носительница змеи. Закрыв глаза, я попытался в последний раз воскресить в памяти ее образ, являвшийся мне неоднократно в пророчествах, дабы, разомкнув глаза, сравнить его с оригиналом. Ошибся я или нет? Я гнал от себя мысли. Перед моим внутренним взором предстала темная, окруженная серым туманом сфера, в центр которой мы, прорицатели, вызываем далекие образы. Потом я открыл глаза.

Увиденное превзошло все мои ожидания. Олимпиада оказалась живой копией сложившегося у меня образа. Она держалась прямо, была стройна, только повязка из тончайшей прозрачной ткани слегка прикрывала ее бедра и грудь. Хотя все факелы были опущены к земле, казалось, что Олимпиада залита светом. Тело ее обвивала одна из змей Амона, чешуйчатая голова которой лежала на плече девушки как огромное живое украшение. Она была прекрасна: мраморно-белая кожа, узкое лицо, четкие очертания бровей. Но я как завороженный не мог отвести взора от огромных серых глаз, которые так часто являлись мне, в их слюдяном сверкании застыло выражение неотвратимости судьбы божественной жены. Судя по тому, с какой легкостью эта невысокая девушка носила на себе тяжелую змею, она обладала немалой силой. Олимпиада приблизилась ко мне настолько, что голова змеи почти коснулась меня. Я заметил на ее теле три маленькие родинки: на лбу, на плече и на груди, отмечающие как раз те точки, на которые возлагались руки во время церемонии коронования фараонов. При свете факелов волосы ее отливали золотом. Я подошел к угрюмому Филиппу, который не сводил глаз с девушки, и сказал ему вполголоса:

– Вот та женщина, которая предназначена тебе.

Она уже отвернулась.

Вторая часть таинства посвящалась изображению зарождения жизни. Только рождение может успокоить в божественном мире негодование, вызванное преступлением, потому что всякая насильственно отнятая жизнь должна быть заменена новой жизнью, потому что единственное искупление за лишение жизни – это дар новой жизни, потому что только любовь стирает следы убийства. Чередование жизни и смерти должно быть бесконечно.

Олимпиада подошла к священнику в маске Адама, стоявшему в центре круга, грациозно начав священный танец со змеей. Присутствующие с восхищением и ужасом наблюдали за тем, как она подносила к губам змеиный язык, обвивала шею, грудь и живот тугими зелеными кольцами, пропускала гибкое тело змеи между ног, разворачивала ее, чтобы вновь обвить вокруг себя. В это время гетеры, специально обученные жрецами, играя на музыкальных инструментах, распевали обрядовые стихи. В священной мелодии ясно слышался ритм зарождения жизни. Все пилигримы, сами того не сознавая, дышали в такт музыке.

Пока продолжался танец, факелы поочередно высоко поднимали и опускали к земле. В мерцающем пламени фигура Олимпиады то озарялась светом, то исчезала в тени. Лежа на земле, она изображала движением тела акт любви с такой страстью и совершенством, что присутствующие не могли сдержать стоны вожделения. «Адам» стремительно кружился, постепенно приближаясь к ней. Наконец он схватил Олимпиаду на руки и скрылся за занавесом. Следом за ними по камням медленно проползла змея.

Вскоре Олимпиада показалась вновь, но уже одна. Таинство этого дня завершилось. Паломники направились к жилищам гетер.

Я сам отвел Олимпиаду в шатер Филиппа. В эту ночь она не отдалась ему, ибо еще не истекло время таинств, в течение которого носительница священной змеи могла принадлежать только богу. В часы их первого свидания она преподала Филиппу урок искусства любви, обучив грубого и скорого в удовлетворении своих плотских желаний македонянина изысканным любовным ласкам, в которых раньше он был несведущ. Служители культа посвятили ее во все премудрости любовной науки, считая сладострастие одним из путей постижения божественного сознания. Эти мистерии избавляют пилигримов от пороков, о существовании которых они даже не ведают, заставляя их терять ощущение времени и чувство реальности. Каждую ночь Олимпиада распахивала перед Филиппом двери в непознанное между телом и душой. Он безумно влюбился в нее, как мы и ожидали. Он не считал нужным хранить в тайне их интимные отношения и целыми днями мог рассказывать о ласках Олимпиады.