В поисках Библии. Тайны древних манускриптов - Лео Дойель Страница 8

Однажды, когда местный мальчик только что сообщил о находке очередного портрета, прибыла группа посетителей. Сообщения Петри в лондонские журналы о ходе работ сделали его исследования достоянием гласности. Уже в течение первого десятилетия его долгой карьеры он стал среди своих коллег-археологов живой легендой. Они изучали его методы исследования так же, как и его открытия, они убеждали его распространить свои теории на эволюцию и взаимосвязи всего древнего Ближнего Востока.

Погребальный портрет из Гавары.

Вощеная доска

Группа, прибывшая в этот день в лагерь, расположенный в пустыне, состояла из трех выдающихся немцев: «Шлиман, невысокий, круглоголовый, круглолицый, в круглой шляпе, с круглыми вытаращенными глазами в очках, бодрейший человек, педантичный, но всегда склоняющий голову перед фактами. Вирхов, спокойный человек с привлекательным лицом и прекрасной седой бородой… Швейнфурт (этнолог)…» Все трое проявили живейший интерес к работе англичанина, но Шлимана Петри по случайному стечению обстоятельств мог порадовать особого рода находкой.

Она была сделана при необычных обстоятельствах, когда Петри раскапывал греко-римское кладбище в Га-варе. Это была мумия молодой девушки, голова которой покоилась на греческом свитке, написанном превосходным унциальным письмом ^[9]II в. н. э. Папирус содержал значительную часть второй книги «Илиады». Более достойным удивления, чем сам текст, снабженный примечаниями, который в действительности дал мало что нового гомеровской текстологии, было место, где находился свиток.

Фрагмент списка «Илиады» II в. н. э., выполненного унциальным письмом того же типа, что и письмо «Папируса Петри» из Гавары, очевидно предвосхищающее стиль библейских кодексов IV в. на веллуме, особенно Ватиканского и Синайского

Скорее всего греческая красавица ни разу не прочла этот свиток. Погребение греческих рукописей вместе с мумиями имело вовсе не такой рациональный смысл. Вероятно, греческие поселенцы в Египте просто переняли, еле улавливая суть, — что обычно бывает при заимствовании ритуалов — древний египетский обычай снабжать умерших копией «Книги мертвых», но содержание текста к этому времени для них уже не имело значения. В противном случае, как заметил один современный папиролог, «самой наивной нашей доверчивости трудно было бы допустить, что хоть кто-нибудь мог выбрать в качестве спутника в загробную жизнь речь Исократа „Против Никократа“, которая была найдена между ног одной из мумий». Ученых часто удивляло, почему в явно неразграбленных саркофагах находили лишь части свитков, и должно было пройти немало времени после раскопок Петри в Файюме, прежде чем они поняли, что эти фрагменты, так же как и целые свитки, — безотносительно к их содержанию — могли служить целям погребального ритуала.

Что бы ни означал этот обычай, был открыт фактически неисчерпаемый источник греческих папирусов, и со временем другие могилы должны были также явить первоклассные образцы. Свиток с «Илиадой» был наиболее эффектным из папирусов, найденных в Гаваре. Профессор Сейс упоминает примерно о четырехстах пятидесяти фрагментах, в большинстве своем являвшихся различными актами, списками налогоплательщиков и другими юридическими документами. Многие из них были просто-напросто занесены в этот район движущимися песками. Петри и его сотрудники высказывали предположение, что эти разнообразные документы являлись частью какого-то общественного архива, в течение веков развеянного ветром и погребенного в пустыне, но гораздо более вероятно, что они попали сюда просто из соседних куч мусора. Даже Петри все еще не воспринимал залежи мусора как сокровищницы папирусов.

В Гаваре было найдено по крайней мере два необычных литературных фрагмента — часть неизвестного исторического труда о Сицилии. Любопытна не столько содержанием, сколько способом своего захоронения серия византийских папирусов, датируемых 512 или 513 г. и имеющих отношение к продаже двух монастырей. Они были тщательно свернуты, связаны вместе и помещены в кувшин, точно так же, как свитки Мертвого моря и другие многочисленные документы древности. Папирусы Гавары убедительно доказали, что Файюм богат древними документами. В дополнение к этому они дали новую информацию о различных путях, какими подобные тексты могли сохраняться: главным образом в заброшенных зданиях, в могилах вместе с мумиями, в глиняных сосудах и просто в песке. Но этим, как мы еще увидим, далеко не исчерпывались их потенциальные источники.

В следующем сезоне, 1889/90 г., Петри сосредоточил свою деятельность в Гуробе, вблизи от восточного прохода в Файюм. Именно здесь его ожидала самая богатая находка, открывшая новую эру в поисках папирусов и положившая начало новой науке — папирологии.

Еще работая в Гаваре, Петри заинтересовался Гуробом, когда местные жители принесли ему оттуда бусы и украшения. Он сразу почувствовал, что разрушенный город таит в себе много интересного, так как во времена XVIII династии он поддерживал тесные связи с чужеземцами из Восточного Средиземноморья. В оправдание своих надежд он нашел финикийскую «Венеру» и деревянную фигуру хеттского арфиста, но наибольшее впечатление на него произвело множество ваз, которые он, выдвинув смелую гипотезу, назвал эгейскими. Открытия Эванса в Кноссе десятью годами позже подтвердили правоту Петри. Летопись контактов между Грецией, Критом и Египтом в один миг была продлена в прошлое более чем на тысячу лет. Появилась возможность датировать Критскую цивилизацию путем сравнения ее памятников с эгейскими (минойскими) предметами искусства из Египта эпохи Среднего и Нового царств. Уже одно это стало вехой в археологии Ближнего Востока и выявило новое звено в хронологии незафиксированных во времени цивилизаций. Петри в своем отчете о раскопках впервые ввел ныне полностью признанный термин «эгейский».

Не без сожаления Петри перешел наконец из погребенного под песком древнего египетского города к соседнему поселению птолемеевской эпохи с его обширным кладбищем, расположенному в северной части Гуроба. Однако, каким бы незначительным оно ни казалось, пренебречь им было нельзя из-за поставленной задачи исчерпывающего археологического обследования данного района. Первая проверка подтвердила пессимистические настроения Петри. Остатки материальной культуры не шли ни в какое сравнение с таковыми эпохи фараонов. Упадок был очевиден даже в том, как при Птолемеях хоронили мертвых, которые были погребены на краю пустыни. «Их мумии, — писал Петри в своих заметках, — лишены амулетов или украшений, все они превратились в черную пыль, их картонажи чрезвычайно условны и неинтересны, не имеют имен, а гробы их чудовищно примитивны; лишь некоторые из них поднимаются до гротеска, другие же таковы, что их устыдился бы житель тихоокеанских островов. Вместо носов — длинный треугольный выступ, глаза обозначены двумя зарубками в доске, рот — третьей. У некоторых нос не выделяется над поверхностью доски; у других глаза раскрашены белой и черной краской в ужасной попытке хоть как-нибудь украсить саркофаг. Внутри этих чрезвычайно грубых ящиков находились изящные по сравнению с ними картонажи». Однако тут же, вслед за этими удручающими словами, Петри добавляет: «Но то, что было никчемным во времена Филадельфа, сейчас — сокровище».