Последний английский король - Джулиан Рэтбоун Страница 79

У племени был вождь и была королева, которую они чтили превыше вождя, хотя именно вождю надлежало вести переговоры и улаживать отношения с внешним миром. Звали вождя Бран [78], это был крупный мужчина, сложением напоминавший кузнеца и с ног до головы закутанный в меха. От маски оленя, красовавшейся у него на голове, отходило семь ветвистых рогов, а ниже маски лицо закрывала кустистая черная борода, к которой никогда не прикасалась бритва. Располагая небольшим запасом слов, Бран объяснялся по-английски не слишком свободно: помогал себе взмахами рук, знаками, на пальцах прикидывал числа. Иногда Эрика приходила ему на помощь, подсказывала нужное слово.

Уолт просил тысячу бушелей угля сверх того, что обычно продавали углежоги, причем срочно, к пятнадцатому апреля. По древнему календарю в этот день заканчивался месяц Черной Ольхи, а черная ольха, по словам углежогов, – лучшая древесина для угля, «самая яростная, самая жаркая в схватке с огнем».

Бран правил углежогами от реки Стаур на западе до Эймсбери-Эйвон на востоке. Обе реки сливались у гавани Туинхэм и с оглушительным грохотом обрушивались в море у Хенгистберихед. На широкой плоской вершине горы Хенгистбери были найдены богатые залежи железа, и Уолт надеялся, что ему удастся доставить избытки угля к новым рудникам, привезти туда же кузнецов и создать новые оружейные мастерские.

Время подгоняло. В устье Сены уже начали строить большой флот, Бастард собирал большее войско, чем удавалось выставить на поле битвы какому-либо английскому королю со времен Эдмунда Железнобокого. Вторжения ожидали в конце апреля, как только стихнут весенние бури.

Воинам требовалось оружие и доспехи, не сотнями, а тысячами, и здесь, в сердце леса Крэнбурн-Чейз, Бран, пользуясь моментом, заключил в начале февраля невероятно выгодную сделку, запросив втрое против обычной цены. Не из жадности, заверил он Уолта, но потому, что придется рубить даже подрастающие деревья и пройдет года три, прежде чем восстановится нарушенное равновесие. Вдобавок с Уолта причиталось большое количество эля и вина (мед жители дубовых рощ и сами поставляли соседям), копченые окорока и соль.

Но самое главное условие Бран приберег напоследок.

– Каждый год, – заговорил он, сидя на стволе упавшего ясеня, ковыряя в зубах острием большого ножа и поминутно сплевывая, а старейшины его племени (среди них были не только мужчины, но и женщины) стояли рядом, кивками подтверждая его слова, – каждый год мира приносит этой стране все большее процветание, все больше детей доживают до зрелости, растут деревни и города, вам нужно больше земли под пшеницу, ячмень и сады. Вы расчищаете лес, вырубаете, выжигаете его, лес с каждым годом отступает. Если не будет войн и сражений, вам не понадобятся мечи и щиты. Болота по обе стороны Эйвона уже осушили, извели черную ольху, которая так нужна вам теперь...

– Никто не в состоянии уследить за этим. Даже король не может, – перебил вождя Уолт.

– Пусть так, – признал Бран, – но за каждые пять гайдов расчищенного леса ваш король и его эрлы будут отдавать один гайд в полную нашу собственность, и король должен подтвердить наше право охотиться в этих лесах, пока они существуют. Дай нам твое слово и слово короля Гарольда, тогда пять племен, живущих между Стауром и Эйвоном, и наши родичи, живущие между Эйвоном и Итченом, предоставят тебе твою тысячу бушелей.

Они продолжали торговаться далеко за полдень, оранжево-красное зимнее солнце низко висело над лесом, почти задевая верхушки деревьев, вскоре оно сделалось багровым и стало спускаться к западу. Из самой большой хижины, где ее принимала королева углежогов, вышла Эрика и попросила мужчин договариваться поскорее: от Иверна и Шротона их отделяло три часа езды, им уже не хватит дневного света, чтобы вернуться. Уолт дал слово к последнему дню Масленицы привезти из Винчестера хартии и грамоты, закрепляющие права Брана на новые угодья, а Бран обещал завтра же отправить вниз по Стауру в Туинхэм лодки, груженные углем из старых запасов.

Садясь на коня, Уолт крепко стиснул плечо Брана.

– В твоих же интересах соблюсти наш договор, старик, – предупредил он его. – Если Гарольду не хватит оружия и королем сделается Незаконнорожденный, вам тоже конец.

– С чего бы это? Завоевателю понадобится все оружие, какое только можно достать.

– Если победит Ублюдок, войн больше не будет, а вот охотиться он любит.

– Места хватит для всех.

– Нет, Бран. Сперва он загонит вас в угол, потом обратит в христиан и, наконец, в рабов. Вильгельм ни с кем не станет делиться добычей.

Они снова перевалили через холмы, отделявшие Чейз от Долины Белого Оленя. На дальней линии горизонта солнце опустилось до самой земли, гигантские лиловые тени ложились на припорошенную снегом тропу, последние лучи вспыхивали между столбами дыма, поднимавшимися к небу над обеими усадьбами. Эрика придержала коня и, потянувшись к Уолту, коснулась его руки.

– Их королева дала мне подарки в обмен на мою брошь, – сказала она. – Брошь моей матери.

– Что за дары? – поинтересовался Уолт.

Она протянула ему кусочек кремня, округлый, с голубыми и белыми прожилками. Хотя камень был невелик, легко помещался в маленькой ладони Эрики, ошибиться в значении формы, приданной ему природой, было невозможно: это было тело беременной женщины, выпяченный живот, налившиеся груди. А второй дар – ветка дуба, с темно-золотыми листьями поздней осени и с тремя каштанового цвета желудями, крепившимися каждый к свой шапочке.

Уолт почувствовал, как много означают эти дары для Эрики.

– Сохрани их, – сказал он. – Эти талисманы принесут нам счастье и трех здоровых детей.

Усмехнувшись, Эрика убрала подарки королевы в свою сумку.

– Ты хорошо говорил с углежогами, – похвалила она. – И с Фридой тоже.

Он слегка покраснел и промолчал.

– Ты здорово вырос за последние пять лет.

Она намекает на ту любовную игру жарким летом у старинного крепостного вала Хэмблдона?

– Теперь ты – мужчина.

Копыта коней снова застучали по дорожке из известняка и кремния, петлявшей между березами. Уолт хотел ответить: «Ты тоже стала женщиной», но эта фраза показалась ему чересчур банальной, к тому же она означала бы, что действительно стал мужчиной в самом грубом, примитивном смысле этого слова.

– Но ответь мне, – продолжала Эрика, – чей ты слуга: Гарольда или короля?

Загадка какая-то. Англичане любят загадки.

– Разве возможно одно без другого?

– Я хочу сказать: когда дело дойдет до битвы, за что ты будешь сражаться – за Гарольда или за все это?

Он медлил с ответом, понимая, что Эрике его ответ не понравится. Пятнадцать лет он прожил вдали от «всего этого», хотя часто думал о родном очаге и тосковал по нему. Теперь «все это» вызывало у него легкое раздражение. Повседневная рутина: проверять, не расшатались ли изгороди, защищающие поля от оленей, не наведались ли крысы в амбар, готовы ли к весенней вспашке бороны, которыми пользовались сообща зависимые крестьяне; послать плотника к старой вдове починить прялку, уладить на совете спор из-за межи, самому судить, кто виноват в том, что паренек, отправившийся погулять с луком и стрелами, случайно подстрелил свинопаса. Мальчишка увлекся, преследуя красноногую куропатку, и забрался на вересковую пустошь, куда ему ходить вовсе не следовало. Через месяц на совете сотни нужно будет точно определить вергельд, если родичи свинопаса потребуют уплатить пеню... и так далее, и тому подобное.