Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова - А. Солнцев-Засекин Страница 7

К военнопленным солдатам, кроме тех же взысканий, которые накладывались на офицеров, применялись еще телесные наказания. Они приводились обыкновенно в исполнение самими же военнопленными по приказанию и под наблюдением лагерных властей. В лагерях, в которых существовали пожарные команды из русских солдат, приведение в исполнение телесного наказания возлагалось обыкновенно на пожарных, в госпиталях, где телесные наказания почти не применялись, – на санитаров.

Кроме сечения, наиболее употребляемым видом телесного наказания было пресловутое «подвешивание». Следует заметить, что система наказаний, применявшихся в армиях всего мира, была значительно суровее применявшихся в русской армии императорского периода, и подвешивание применялось как наказание не только к военнопленным, но и к солдатам австрийской армии до смерти Франца-Иосифа ^[25]и отмены подвешивания при вступлении на престол императора Карла ^[26].

Мне лично приходилось видеть два способа подвешивания: при одном из них железные обручи, к которым подвешивался за локти наказываемый, были просто укреплены в стене; при другом – такие же обручи, или скобы, были креплены на деревянном столбе, имевшем форму буквы «Т». В обоих случаях подвешиваемый едва касался пальцами ног земли, с таким расчетом, чтобы он не имел возможности опереться на них.

Суровость и даже жестокость применения этого наказания к военнопленным заключалась главным образом в том, что подвешивали их на значительное бóльшие сроки, нежели это допускалось австрийскими дисциплинарными порядками по отношению к своим солдатам. Кроме того, подвешивание русских военнопленных производилось без предварительного врачебного осмотра, бывшего обязательным при подвешивании австрийских солдат, почему зачастую подвешивались люди со здоровьем, надорванным ранениями или контузиями на фронте, и хроническим недоеданием, и непосильной работой в плену. Все же полагаю, что толки о случаях смерти русских военнопленных при подвешивании значительно преувеличены; но случаи обмороков и кровоизлияний из носа и ушей были, по рассказам пленных, нередки, и мне самому приходилось наблюдать их.

В Германии, где подвешивание не применялось к своим солдатам, оно не применялось также и к военнопленным.

Подтверждения слухов об инъекциях, травлении собаками, раздевании донага на морозе и обливании холодной водой, о чем много говорилось во время войны в России, мне ни разу не удалось получить, и я полагаю, что они если не все вымышлены с вполне определенной целью, то почти все значительно преувеличены.

Репутацией особенной суровости и жестокости по отношению к военнопленным из комендантов лагерей пользовался полковник Кёвесс, брат фельдмаршала графа Кёвесса, о котором, напротив, мне приходилось слышать много отзывов как о гуманном человеке и настоящем рыцаре и солдате. Но даже с именем полковника Кёвесса, который сам говорил, что хотел бы довести до самоубийства всех русских военнопленных, с которыми ему приходилось иметь дело, – даже с этим именем не связано обвинений в жестокостях, носящих характер преступления.

Мне известен случай, когда под влиянием таких вымышленных рассказов двух военнопленных офицеров об «австро-германских зверствах», военнопленный же поручик русской армии Манигетти написал письмо с описанием их в Россию, добавив к нему обращение по адресу австрийского военного цензора. В обращении этом поручик Манигетти писал, что если цензор – настоящий офицер и благородный человек, то он должен или пропустить его письмо в Россию, или добиться расследования описанных в письме зверств над русскими солдатами и наказать их виновников. Цензор так и поступил, как этого просил Манигетти, но расследование установило полную несправедливость и вздорность обвинения, офицеры, рассказывавшие поручику Манигетти, что они были очевидцами зверств, отказались от своих слов, и Манигетти был приговорен к заключению в крепость за клевету на австрийскую армию.

Когда я лежал в прифронтовом госпитале в Сатмар-Неймете вместе с немецкими и австро-венгерскими офицерами, они часто приносили мне номера газет и журналов с описаниями «зверств», но только – «русских зверств» и фотографиями их жертв с точным указанием адресов последних. Я протестовал, возмущался и… недоумевал – и так же недоумевали немецкие и венгерские офицеры. «Сколько мы не встречаемся там на фронте и здесь в госпиталях с вашими офицерами, – говорили они, – никто из них не кажется нам способным на эти зверства и большинство из них мы гордились бы иметь в наших полках, если бы они были нашими соотечественниками… Кто же совершает у вас эти зверства?»

И в самом деле, кто же и с той и с другой стороны совершал эти зверства?

Мне кажется, что это были… газетчики!

Но если большинство рассказов о «немецких зверствах» представляются фантастическими и преувеличенными, то суровость применяемой к военнопленным системы взысканий является совершенно установленной. И, наконец, к военнопленным, назначавшимся на окопные работы на итальянском фронте, близ Изонцо ^[27], австрийским командованием применялась смертная казнь за несоответственно незначительные проступки дисциплинарного характера, не имевшие существенных для квалификации их как преступления черт и не по приговору суда, а приказаниями административной власти!

Но, отвлекшись описанием системы взысканий, применявшихся к военнопленным, я не закончил описания самих лагерей для военнопленных.

Барачные лагеря были неодинаковы не только по личному составу военнопленных, но и по своему устройству. Одни из них, предназначенные только для офицеров, были устроены по коридорной системе, и пленные офицеры в них размещались в отдельных комнатках: обер-офицеры по несколько человек в одной комнате, штаб-офицеры – по одному или по два человека, генералы, почти всегда, имели каждый отдельную кабинку.