Мемуары "власовцев" - Александр Окороков Страница 7

Мимо нас проходят раненые забинтованные немецкие солдаты, пулемётная стрельба уже недалеко. Прибыли итальянские грузовики и стали грузить авиабомбы, нами привезённые из Италии (итальянцы всё оружие, вплоть до малых танков, снаряжение и пшцевые продукты получали из Италии, так что ничем не пользовались от «благодарного населения»). Мы, русские, взгромоздились на бомбы, к нам подсели раненые немецкие солдаты, но через несколько километров заградительный немецкий пост приказал всем немецким солдатам слезть с камионов.

В темноте уже прибыли в Луганск. Ссадили нас на перекрестке около дома, где помещалась итальянская полевая почта. Гололедица, кованые ботинки скользят — ноги разъезжаются. Оставили на почте наше барахло и пошли на этап ужинать.

Столовая помещалась в доме, где когда-то была квартира директора Луганского патронного заводика — впоследствии я переписывался с его дочерью, проживавшей в Тунисе. На этапах за одну оккупационную немецкую марку выдавали хороший обед и вино, а также три папиросы и бутерброд на завтрак. Но итальянцы питали такую ненависть к немцам, что никогда в немецкие столовые старались не заходить. Возвратились на полевую почту — там десятки тысяч писем и газет, на армию в 250 тысяч — корреспонденция колоссальная, не знаю, какова судьба её. Разлеглись на ночь на горах этой корреспонденции.

19 января 1943 года. Наше Крещенье. Утром пришли на почту уборщики — здоровый бородатый дядя с женой и старик осетин. Разговорились: они сообщили, что за последние годы местного коренного населения осталось не больше десятой части, а остальные — пришлые со всех концов страны, так как каждый ищет, где лучше живется. Русский с женой предложили нам остановиться у них и на санках перевезти наше имущество к ним в дом. Вышли на улицу, дядя везёт на санках наши «гробы» и мешки. Слышен колокольный звон, приглашающий верующих в церковь, навстречу идут детишки в школу — славные мордочки, весёлые, румяные. Они к нам: «Дядя, у вас есть мадонны (иконы с Божьей Матерью)? Спрашиваю: «Куда вы идете, в школу? Так сегодня ведь праздник, наше Крещенье!». Ребята переглянулись: а ведь впрямь праздник, чего же мы в школу пойдем? Дядя говорит: «Да они уже по-новому отпраздновали». Поехали дальше, и не знаю, пошли ли дети в школу, так как они остались в раздумье — идти или нет.

С нами в хате поместилось несколько итальянских офицеров. Помылись, навели красоту, хозяйка вскипятила воду для чая, но пришёл солдат и сказал, что Луганск эвакуируется и нам нужно отправляться на шоссе километра за три, где будет транспорт, который нас заберёт. Опять погрузили наши вещи на санки, хозяин впрягся. Он обращается к нам — там вот, в соседнем доме, итальянская кухня, остаются дрова, так как итальянцы уезжают, — можно ли их забрать? Мы ответили, что можно. Прибыли в указанное место, сгрузили наше имущество и поблагодарили милого человека, но подарить ему было нечего, так как у нас самих ничего не было, но он, верно, остался доволен дровами с итальянской кухни.

Ждали мы на снегу часа два, транспорта нет. Пошли на вокзал, итальянский комендант сказал, что немцы нам никакого содействия не окажут, так как злы на итальянцев за их отход с Дона. Обещал нас завтра устроить на поезд итальянский. Мы узнали, что недалеко должен пройти итальянский авиационный транспорт (направляющийся на Юзовку — Сталино по-советски). Мы нашли двух мальчиков лет по 12-ти с санками, погрузили наше имущество, сами помогали подталкивать санки, расплатились с ними консервами, полученными от итальянцев, «ликвидировавших» продуктовый вагон. Подошли итальянские камионы; мы на ходу бросили в них свои «гробы» и мешки, и вечером прибыли в Алчевскую (Ворошиловск) — там весной 1919 года Корниловский полк вёл бои, хотя я в них не участвовал, так как перед этим был ранен 5 марта при взятии города Дебальцево. В Юзовке при советах было полмиллиона населения, огромные металлургические заводы, которые действовали, так как советчики при своём отступлении не успели их взорвать. Поужинали в столовой итальянского этапа, за одну оккупационную марку переночевали в крестьянском доме. Хозяйка, служившая когда-то прислугой в господском доме, очень расхваливала жизнь при царском режиме.

20 января. Весь день ехали по Каменноугольному району (Донбасс), проезжали мимо Дебальцево. При советской власти мимо железной дороги провели шоссе. Проезжали как раз мимо того оврага, где я был ранен, и я показывал своим спутникам это место — там я попал под пулемётный огонь из Дебальцево, метрах в 500-х, а слева из выемки вынырнул известный нам бронепоезд «Черномор», который застрочил по моему взводу, пуля попала в бедро — я думал, что зацепился за срезанный стебель подсолнуха. Моя команда стала отходить, а я остался лежать, и сестра милосердия закричала (прибавив крепкий мат): «Корниловцы, офицера бросаете!» Меня тогда подхватили, бросили на пулемётную двуколку, а к вечеру наш полк взял Дебальцево, а я очутился а Екатеринод аре…

Утром тронулись в путь; вечером нас сгрузили прямо на снег, километрах в трёх от Енакиево. Итальянские солдаты нашли камион, который направлялся в Енакиево. Приехали на площадь, мы слезли со своими вещами. Рядом дом, окружённый досчатым забором, постучали в дверь. Вышла какая-то фигура в тулупе и шапке, чешет рукой волосатую грудь. Спрашиваем — что это за дом? Отвечает, что конный совхоз, но Василий Михайлович не велит пущать без его разрешения. «А можно хозяина видеть?»

Вышла милая дамочка и любезно предложила у них остановиться. От них накануне уехал итальянский полковник, так что хозяева немного научились говорить по-итальянски. Пришёл хозяин, директор совхоза, высокий представительный мужчина, представился: «Жеребилов — меня назначили на эту должность благодаря моей лошадиной фамилии…» (как у Чехова!..) Пригласили к столу — солёные огурцы и квашеная капуста, которых мы уже давно не видели. Хозяйка — артистка местной театральной труппы, получает от немцев какой-то паёк за свои выступления. Поставили в комнате три кровати рядышком, как в дортуаре института благородных девиц. Сладко поспали, утром нас угостили чаем, и мы втроём, русские испанцы, пошли искать свою часть.

При комендантском управлении — огромный двор, и в нём тысячи итальянских солдат, ищущих свою часть.

Итальянская экспедиционная 8-я армия занимала по реке Дон огромный участок от Павловска Воронежской губернии и почти до Миллерова — 250 вёрст. У итальянцев своё вооружение, даже малые танки, но немцы им не давали бензина, и итальянцы посылали за ним цистерны в Румынию. Дон замерз, и по льду ночью переправилась, как нам говорили, советская потрепанная дивизия, успешно сбила итальянцев, получила подкрепление и стала развивать успех. У итальянских танков не было горючего, сзади не было ни резервов, ни тяжелой артиллерии — вина всецело ложится на германское командование. Итальянцы стали отходить, бросая своё имущество. Мы встречали по дороге массу итальянских войск, вёзших пулемёты на ручных санках.

Во дворе комендатуры в Енакиево ожидали солдаты, напоминавшие картину Верещагина «Отступление армии Наполеона» — в женских пальто, шубах, закутанные шарфами и женскими платками, многие на ногах с ракетами для хождения по снегу — и все почти без оружия. Вошли в комнату — за столом сидит молодой капитан — альпийский стрелок, в шляпе с орлиным крылом. Вид усталый, как будто он несколько ночей не спал. Встретил он нас очень любезно, попросил присесть и обождать, пока он наведёт справки по телефону, где находится наша часть — 2-й отдел штаба 8-й армии. К нему стали подходить небольшими группами солдаты, и каждому он очень толково (даже для нас) объяснял: «Пойдешь направо, иди по такой-то улице, свернёшь, увидишь большой дом с красным забором, туда войдёшь… Вот тебе бумажка на обед…» Подошли к нему два венгерских солдата, капитан говорит: «Когда к вам обращаются итальянцы, вы им отказываете в помощи, поэтому уходите, я вам помогать не буду». Потом он очень любезно обратился к нам, сообщив, что наша часть находится в Енакиево. Он объяснил, как идти в Красный городок на окраине города — пройти мимо завода километра три вдоль трамвайной линии.