Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев Страница 7

Шефом мы называли между собой начальника нашего Минно-торпедного факультета Училища Инженеров Оружия, Героя Советского Союза капитана I ранга Свердлова Абрама Григорьевича. Кличка, потеряв авторство и первопричину, приобрела дополнительно теплоту, уважение и, отчасти, страх. Писать ее следовало бы с заглавной буквы. Главное: в ней была краткость и абсолютная легальность. Надо сказать, что в те годы слово «шеф» не употреблялось при обращении к водителям такси с просьбой подвезти или вообще к незнакомому человеку с просьбой закурить. Оно носило исключительно первобытный смысл и употреблялось, в основном, на комсомольских собраниях и в передовицах «Правды». Все в ней, применительно к Абраму Григорьевичу, зависело от интонации и контекста. Если, например, в ротном помещении, кто-то громко и испуганно кричал: «Шеф!», это означало, что он еще далеко, но направляется в роту, и можно было успеть поправить прическу, подтянуть ремень, почистить бляху, освежить блеск ботинок о штанины флотских брюк, пригладить одеяло на кровати, навести порядок в тумбочке и ликвидировать еще массу недостатков, о которых постоянно помнишь, но все откладываешь, пока не грянет гром и жареный петух не клюнет тебя в зад. Если слово «Шеф» произносилось шепотом, можно было быть уверенным, что ты потерял постоянную бдительность, увлекся рассматриванием себя в зеркале или рассказом нового анекдота и тебе остается срочно обнаружить Шефа и встать навытяжку. Справедливости ради отмечу, что предполагаемого разноса, чаще всего, не происходило. Просто мы постоянно пугали друг друга начальством, и особенно Шефом. А зря. Мера наказания, вынесенная Шефом за тот или иной промах по службе, была не выше установленного по Училищу прейскуранта, в соответствии с которым, например, неотдание воинской чести в городе оценивалось в тридцать суток без берега, и ни дня меньше, а опоздание в строй гарантировало вечернюю приборку в гальюне как минимум. Но я забежал вперед.

Высшее Военно-Морское училище инженеров оружия находилось на окраине Ленинграда на проспекте Сталина — ныне Московском — в здании, построенном перед самой войной, как Дом Советов. Кругом был пустырь. Теперь это хорошо обустроенный отрезок Московского проспекта, продвинувшегося далеко от старых границ к Пулково. В 1955 году мы были пятым набором в Училище и не подозревали, что всего через пять лет — в 1960 году — будем последним его выпуском. Власти посчитали тогда, что в скором будущем ракеты заменят не только все виды морского оружия, но и ряд классов кораблей. Торпедисты, минеры, артиллеристы с инженерным образованием в этих условиях больше будут не нужны, и Училище было расформировано. Но в 1955 году никто из нас этого не предвидел. Название Училища считалось секретным, на бескозырках курсантов значилось просто «Военно-Морские Силы», однако кондукторши автобусов № 3 и 50, на которых мы добирались для сдачи экзаменов из центра, остановку называли «Оружейкой» и не считали, что раскрывают государственную тайну. Сдавших вступительные экзамены по высказанному желанию распределяли по факультетам и классам, экипировали в морскую форму одежды и направляли проходить курс молодого матроса на Карельский перешеек на Нахимовское озеро. Нас торпедистов оказалось двадцать человек. Столько же минеров, прибористов. За два с небольшим месяца мы стоптали на плацу не одну пару яловых ботинок, получили кровавые мозоли на ладонях от многочисленных шлюпочных гонок, бегали и плавали, изучали уставы, несли караульную службу у пустых сараев, стреляли, бросали гранаты и пели строевые песни. Всей этой каруселью руководил командир роты капитан 3-го ранга Коноплев Георгий Борисович. Его мы между собой мы называли Жорой. Помогали ему десятка полтора старшин и мичманов, так что ни одной минуты мы не были без наблюдения и привыкли к этому. От постоянного общения мы растворились друг в друге и стали братством. В едином порыве мы могли совершить подвиг или любую глупость. Постепенно время подошло к принятию присяги. Все ждали приезда большого начальства: начальника Училища, начальника факультета, т. е. нашего Шефа, гостей. Впервые вместо робы мы надели новенькую форму № 3, лежавшую до этого в морских чемоданах. Наши бескозырки украсили долгожданные ленты. Построились и впервые увидели Шефа в парадной форме при полном комплекте орденов и медалей. Он был высок, сухощав и строг, не делал лишних движений и не говорил лишних слов. Многие из нас впервые с близкого расстояния увидели Звезду Героя, морские ордена Ушакова и Нахимова. Жора скомандовал, мы замерли в строю, и дальше все было, как во сне. Мы поочередно вставали рядом с Шефом и дрожащими голосами клялись не щадить себя, защищая Родину. Он стоял живым примером того, как следует это делать и как отмечает Родина своих героев. Убежден, что такое событие может быть только раз в жизни.