Чингисхан - Рене Груссе Страница 69

Некоторое представление о досуге Чингисхана можно составить по рассказу китайца Чжао Хуна, представлявшего при его правой руке, каковой являлся Мухали, ханчжоуский двор. Как-то раз Мухали пригласил к себе посла и спросил:

— Сегодня играли в конный мяч… почему ты не пришел?

Китаец ответил, что, не будучи приглашенным, принять участие в царской забаве не дерзнул.

Тогда Мухали сказал:

— Ты приехал в наше государство, — следовательно, стал человеком одной с нами семьи. Приходи веселиться всякий раз, когда бывает пир, игра в мяч или облава на зверя и выезд на охоту. Зачем еще нужно приглашать и звать?

Расхохотавшись, он велел послу выпить шесть штрафных чаш вина и отпустил его только тогда, когда тот сделался совершенно пьяным.

Мухали, между прочим, проникся настоящей дружбой к этому китайцу, который в войне с «Золотым царем» показал себя весьма способным военачальником. Когда настал день прощания с Чжао Хуном, Мухали приказал сопровождавшим его чиновникам «во всех хороших городах оставлять его на несколько дней дольше, давать ему пить хорошее вино и есть хорошую пищу. И в конце добавил:

— Пусть играют для него на хорошей флейте и бьют в хороший барабан!

Услаждать игрой на музыкальных инструментах, само собой разумеется, должны были луноликие красавицы; известно, что, например, за Мухали во время походов следовало до двадцати музыканток. Китайские дипломаты к тому же отмечали особый дар Мухали подбирать себе женщин. «Когда ваш посол представлялся монгольскому полководцу, — доносит один из них венценосному Цзинь, — после обмена протокольными любезностями его пригласили сесть и испить вина в компании одной из жен Мухали… Вместе с ним сидела его жена принцесса Лай Мань и все восемь наложниц, которых величают госпожами. Упомянутые наложницы все ослепительной белизны и красивой наружности. Четыре из придворных дам — дочери цзиньских разбойников, а четыре других — татарки. Из всех восьми четыре госпожи особенно красивы и пользуются наибольшей любовью Мухали. Все одеты в платья и шелка, какие носят северные варвары».

Главное удовольствие на подобных раутах, естественно, заключалось в распитии вин. Чингисхан утверждал, впрочем, что приличие позволяет напиваться лишь три раза в 30 дней. К этому он добавлял, что было бы лучше, если бы люди бывали пьяными два раза в месяц или даже один. «Но было бы лучше, если бы люди не пили вина вовсе. Однако где найти человека столь достойного поведения?» — с грустью замечал он.

Мы уже указывали на разницу между зверством монгольских воинов и добродушным поведением Есугаева сына в кругу близких. Более того: как ни странно, но Чингисхан, этот варвар, при случае демонстрировал великодушие и светскость воистину неожиданные и не свойственные его окружению!

В 1200 году, когда Чингисхан находился в Трансоксиане, скончался один из его старых вассалов, киданьский вождь Елюй Люге, при поддержке монголов возвративший себе небольшое княжество в Ляодуне, что на юге Маньчжурии. Его жена Яо Лисю стала управлять делами сама с согласия Темуге-отчигина, брата Завоевателя, оставленного им царствовать в Монголии на время его отсутствия. Когда Чингисхан возвратился, она с сыновьями явилась в царскую ставку. «Представ перед своим господином, она, как требовал этикет, опустилась на колени. Тот принял вдову необычайно ласково и даже оказал честь — наиболее желанную! — поднеся ей чашу. Она предложила, чтобы ее княжество перешло к старшему сыну Елюя Люге, юноше, который сопровождал царя в войне с хорезмшахом и которым он, Чингисхан, был очень доволен. Завоеватель одобрил пожелание регентши, отметив его разумность и справедливость… Когда она стала прощаться, он дал ей девять пленных китайцев, девять чистопородных лошадей, девять слитков золота, девять штук шелковой ткани и девять драгоценных украшений» (число «9» у монголов считается священным. — Р. Г.). Что касается киданьского княжича, то его услуги были оплачены не менее щедро.

— Твой отец, — сказал ему Покоритель Вселенной, — когда-то отдал мне тебя как залог его преданности. Я всегда относился к нему как к своему младшему брату и люблю тебя как сына. Командуй моими войсками (в Ляодуне. — Р. Г.) вместе с моим братом Бельгутаем и живите в тесном содружестве.

Чингисхан поступил точно так же с наследником онгутских князей, несторианином Бо Яохэ. Этот 17-летний молодой человек тоже сопровождал его в Хорезмийской кампании. По возвращении из похода Завоеватель женил его на собственной дочери Алахай-бэги. Бо Яохэ и Алахай мирно княжили в своей отчине, находившейся в районе Гуэйхуачена, северо-западнее Шаньси, управляя тюрко-онгутским народом, интересным для нас своею верностью христианству. Супруги не могли иметь детей, и Алахай, обладавшая таким же, как у отца, деятельным характером, а также добротой Оэлун, воспитывала как своих собственных сыновей, которых ее муж прижил с наложницей, и подготовила их для правления государством. Пасынки отважной хатун, в свою очередь, тоже женились на царевнах из Чингисова дома и тем самым увековечили союз этих двух семей, союз, утвердивший христианство на ступенях самого монгольского трона.