Храм фараона - Зигфрид Обермайер Страница 67

Пиай наблюдал, как строители снимали леса с колоссальной статуи. Рядом с ним стоял Хотеп, его юный помощник, а на почтительном расстоянии — ремесленники, работавшие в большом посвященном Амону храме Мертвых, ожидая мгновения, когда перед ними предстанет монументальное произведение. Один из рабочих пытался открепить помост под головой. Он тянул его, стучал, и внезапно тот оторвался. Мужчина споткнулся и с громким криком полетел вниз головой на недавно вымощенный двор храма.

— Статуя забрала свою первую жертву… Плохой знак… Она свалит и своего создателя, как этого человека… — зашептались между собой ремесленники.

Пиай отвернулся. Во время строительных работ всегда бывали несчастные случаи, он не придавал им особого значения. Мысли его были уже на юге, в храме Нефертари, однако его туда не тянуло, потому что в Фивах оставалась Мерит, его возлюбленная. Если они не виделись всего несколько дней, он так тосковал по ней, что становился расстроенным, лишался сил и предоставлял ловкому Хотепу работать целый день одному.

Тот за прошедшее время вырос в мастерстве, как растение, которому после долгой жажды дали обильный полив. Чем яснее он понимал, что он может больше, чем другие, и почти так же много, как Пиай, тем больше утрачивал робость. Регулярная тяжелая работа укрепила его члены, походка его стала гордой и прямой, никто ему не мог что-либо приказать, за исключением Пиайя, на которого юноша старался походить изо всех сил. Хотеп хотел стать таким, как он: таким же знаменитым, деятельным, ценимым царем, вызывавшим зависть чиновников и восхищение мастеров. Юноша радовался новой работе на юге и стремился туда, потому что Благой Бог лично восхищался Пиайем, его работой и отличал его. Случись что-либо с Пиайем — болезнь, несчастный случай, — фараон не должен раздумывать особо о преемнике: он, Хотеп, всегда наготове.

Никто точно не знал, куда исчезал Пиай. В конце концов он был главным архитектором и должен был сам обсуждать какие-то вещи со жрецами, чиновниками, может быть, даже с высокочтимой принцессой. Болтали и то и другое, но лишь немногие знали правду. Большинство не могли также представить, что первенец Благого Бога может иметь интимные отношения с ремесленником, даже если тот — любимец фараона.

Мерит же вместе с верной Бикет выдумывала все новые планы, чтобы помочь Пиайю и ввести в заблуждение свое окружение. Но самая лучшая мысль пришла в голову самому Пиайю, когда он купил маленькую ладью и с целеустремленностью влюбленного научился ею управлять.

Мерит дала понять своему маленькому двору, что предпочитает передвигаться по Фивам без сопровождения и охраны. Только после прибытия фараона она хотела бы снова занять подобающее ей положение в царской семье.

— Были ли возражения или вопросы? — хотел знать Пиай.

Мерит удивленно приподняла брови:

— Возражения? Вопросы? Ты забываешь, кто я. Здесь я представляю царя, и люди, в том числе также жрецы, остерегаются выражать что-либо подобное. Кто в течение всей жизни заслуживал хорошее место, не захочет необдуманным словом низвергнуть себя в несчастье.

Пиай насмешливо улыбнулся:

— А я? Что со мной? Каждый час, который я провожу с тобой, я рискую своей должностью и жизнью.

Мерит посмотрела на Пиайя долгим взглядом, как будто хотела заглянуть ему в душу:

— А ты так ценишь свою должность?

— Ты для меня дороже, Мерит, иначе бы я не сидел с тобой в своей ладье, ведь я имею все основания предполагать, что половина Фив знает о нас.

Во время таких поездок на принцессе было простое платье, она была почти без драгоценностей и по настоятельному желанию Пиайя снимала венец с уреем. Теперь она выглядела как какая-нибудь красивая египтянка из хорошей семьи, если бы не печать царского величия на прекрасном лице — наследство отца. Ей никогда не приходилось лгать, притворяться или кому-нибудь льстить, и это запечатлелось во всем ее облике.

— Моя маленькая львица, — нежно сказал Пиай, — тебе никогда не нужно было бояться чего-либо, потому что Хнум положил тебя в золотую колыбель. Моей же колыбелью была покрытая илом пахотная земля, на которую я выпал из утробы матери, потому что рабыня должна работать, даже если ей пришло время рожать. Из миллионов родившихся в иле, может быть, три или пять человек достигают положения друга царя, и тот, кто однажды поел из золотой тарелки, кто обладает домом, землей, скотом и рабами, не хотел бы снова вернуться в ил. Ты это понимаешь, дорогая Мерит?

— Да, мой друг, я понимаю это, но ты забыл упомянуть самое ценное, чем ты обладаешь, — меня! Я принадлежу тебе, а ты принадлежишь мне, и до тех пор, пока это не изменится, мы не должны смотреть ни в прошлое, ни в будущее. И не забывай: ты вышел совсем из низов, и у тебя есть то, что даже мой отец, которому принадлежит вся Кеми, не может купить: ты единственный, кто будет строить его храм на юге.

Мерит замолчала и мечтательно посмотрела на воду. Пиай ничего не ответил и направил ладью к известному ему укромному местечку у берега. И тут Мерит заговорила опять:

— Я знаю, что царь любит мою мать так, как едва ли была любима до нее какая-либо царица. И он выказывает ей это таким образом, какой необычен даже для сына Солнца. Никто из его предшественников не осмеливался построить храм своей супруге, поставить ее вровень с богиней и сделать это таким образом, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что он имел в виду. Собственно говоря, я должна была бы завидовать своей матери…

— Не должна! — воскликнул Пиай почти гневно. — Я люблю тебя не меньше, чем фараон любит царицу Нефертари, и если уж ты заговорила о храме, то знай: фараон, да будет он жив, здрав и могуч, не строит этот храм сам, он поручил это мне. Я набросал планы, и я сам буду работать над фигурами перед храмом. Царь может распоряжаться моей жизнью и моим телом, но не моими мыслями! А при каждом ударе молотка я буду думать: это храм Мерит! Я построю храм для моей возлюбленной. Я воплощу свои чувства, и они станут правдой, потому что их знаем ты и я. Для всего мира это может быть храм Хатор-Нефертари, но не забудь, любимая, что тебе говорит настоящий создатель этого строения: это твой храм, Майт-Шерит, маленькая гордая львица, твой храм — созданный мной и посвященный тебе на все времена!

Пиай укрепил лодку у берега и обернулся к Мерит. В глазах гордой принцессы были слезы. Она нежно поцеловала Пиайя в губы.

— Сегодня ты сделал мне большой подарок. Я сохраню твои слова, как тайное сокровище, о котором знаем только ты и я.

Под защитой зарослей папируса они неистово любили друг друга, совсем забываясь на маленьком скромном паруснике, который весело начинал качаться, хотя никакого ветра не было.