По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин Страница 65

Прибыли в Астрахань — погрузка на пароход «Валерий Чкалов». Здесь нас тоже пыталась бомбить авиация противника, но ни одна из бомб не достигла целей, а вот рыбы после бомбежки у нас появилось много. В следующий налет немцы нанесли удар по нефтехранилищу, стали взрываться баки, и горящая нефть или бензин стекали в Волгу прямо к месту стоянки нашего «Чкалова». Мы оказались в западне, в огненном кольце, это было жутким зрелищем — горящая река, и только когда нефть выгорела, наш «Валерий Чкалов» в сопровождении двух эсминцев «Зюйд» и «Меридиан» вышел из устья Волги в Каспийское море и взял курс на Махачкалу, в которую не заходили. Там, в 58-й армии, среди личного состава были зарегистрированы заболевания холерой.

Шли в шторм, многие страдали морской болезнью. Наконец мы прибыли в Баку.

Никто не мог вразумительно объяснить, почему личный состав штаба и управления дивизии был переброшен из Подмосковья на Юг без своих боевых частей.

— Когда стало ясно, в чем была причина подобной переброски?

— Нас разместили в Баку в Сальянских казармах, где ранее дислоцировалось Бакинское пехотное училище. Здесь объявили, что штаб дивизии будет обращен на формирование двух стрелковых курсантских бригад: 163-й и 164-й.

Личный состав бригад состоял в основном из курсантов бакинских военных училищ, которым оставалось пять минут до выпуска. Командный состав был укомплектован кадровыми офицерами из училищ, бывшими командирами учебных курсов, рот и взводов. Поэтому на сколачивание подразделений ушло мало времени, примерно полтора месяца. Нашим, 1-м батальоном, командовал строевой командир, бывший преподаватель тактики, майор Захарьян. Он знал назубок весь свой личный состав. В подготовительном периоде проводились полевые учения, стрелковая подготовка. Я был назначен командиром медсанвзвода 1-го батальона 164-й стрелковой бригады.

Наступил день, когда нас подняли по тревоге и после недолгих сборов погрузили в эшелоны. Бои уже шли в районе Нальчика, положение на Кавказе становилось критическим. Выгрузились на станции Беслан и почти с ходу ночью были выдвинуты на боевые позиции в районе Чиколы. Никто не успел осмотреться или изучить район, куда мы прибыли, еще не начали окапываться и готовить оборонительные рубежи, как батальоны бригады подверглись жестокой бомбежке. По дороге и по полю через наши боевые порядки откатывались отступающие подразделения и разрозненные группы из разбитых частей 37-й армии… Такая же участь ожидала и наши курсантские бригады…

— Что происходило в эти дни?

— Немцы не стали лезть на рожон на курсантские бригады и просто пять дней подряд непрерывно, с раннего утра и до позднего вечера, наносили по нашим позициям бомбовые удары, штурмовали и утюжили нас, как хотели и сколько хотели.

Ни нашей авиации в воздухе, ни зенитчиков — ничего не было.

Я развернул медицинский пункт в 700–800 метрах от переднего края, и вскоре он был забит ранеными. Работать пришлось много, закончился перевязочный материал и средства иммобилизации, пришлось запрашивать помощь у начсанбрига Солдатенко. Чтобы укрыть раненых от бомбежек, на берегу маленькой речушки в небольшой лощине мы построили шалаши из кукурузных стеблей, благо вокруг росла высокая кукуруза, и, наверное, эта маскировка нас спасала от ударов авиации, а немецкие бомбежки с каждым днем становились все интенсивней. В одну из ночей, когда наступила передышка, я пошел на КП батальона, чтобы попросить у комбата пару повозок для эвакуации в тыл скопившихся раненых и узнать обстоятельства гибели нескольких наших командиров на НП, в который было прямое попадание авиабомбы. Поговорил с комбатом, который предложил мне вместе с ним пойти на позиции 1-й роты. Ротный командир доложил майору, что со стороны противника вечером наблюдали большое скопление танков, а разведчики засекли концентрацию пехоты. Был слышен гул танковых моторов, и по всему стало ясно, что немцы вот-вот перейдут в наступление.

Мы не успели вернуться к штабу батальона, как на наши позиции обрушился шквал артиллерийского огня, и вслед за артподготовкой вперед по ровному полю устремились на большой скорости немецкие танки, завязался неравный бой...

Вдруг подбегает к комбату какой-то младший лейтенант и докладывает: «Рота Новаковского погибла, а часть роты сдалась в плен! Правый фланг оголен!»

На левом фланге оборонялась рота Ганжи, но ее моментально смяли немецкие танки. Этот страшный бой скоро закончился, и тем, кто уцелел, пришлось отходить по ходам сообщения в сторону кукурузного поля и горного массива. Боевые порядки батальона и всей бригады были смяты. Уцелевшие в бою разрозненными группками, неорганизованно отходили. Я добежал до места, где располагался батальонный медпункт, приказал собрать все имущество и медикаменты в одну большую кучу, облить ее бензином и поджечь, а личному составу взвода отходить вместе со мной.

Раненых на медпункте уже не было, их отправили в тыл еще до атаки, а легкораненые сами ушли, так мы быстро управились и, маскируясь в кукурузе, стали отходить.

Непрерывно действовали самолеты противника. Почти рядом я услышал одиночный винтовочный выстрел. Вначале я не понял в чем дело, но через минуту ко мне подошел один из моих санитаров и показал простреленную ладонь, мол, с самолета очередью задело. Я понял, что передо мной самострел, но вида не подал, аккуратно перевязал ему руку и приказал находиться неотлучно рядом. Когда закончилось кукурузное поле, по которому мы шли, я в одной лощинке неподалеку увидел длинный сарай. Направились туда. Там оказались несколько раненых бойцов и еще человек 20–25 красноармейцев и командиров. Я в этом сарае оказался, со своими капитанскими шпалами, старшим по званию, и мне волей-неволей пришлось взять командование этим гарнизоном на себя.

Расставил солдат, имевших оружие, к щелям между досок сарая, выставил наружное охранение, чтобы нас не застали врасплох. Сарай, видимо, как магнит, притягивал к себе всех, у кого он оказался на пути, и вскоре личный состав гарнизона заметно пополнился. Среди этого пополнения оказался Миша Кокиелов, начальник топографической службы бригады, который сказал, что остатки бригады должны следовать в Ардон. Эти данные позволили нам сообща принять правильное решение: дождаться темноты и, рассредоточенно, небольшими группами, отходить на Ардон, где раньше находился штаб бригады. Я повел основную группу, в которую взял всех раненых, а Миша Кокиелов, прекрасно ориентировавшийся по карте, вывел нас в Ардон. Штаба бригады уже здесь не было, но нам повезло в другом — на окраине задержался чей-то ПМП, туда я передал всех раненых, находившихся в моей группе. Рано утром на Ардон был нанесен сильный бомбовый удар… Из Ардона мы пошли на Алагир, куда направлялась основная масса отступающих. По слухам, там должен был быть штаб 164-й стрелковой бригады. Я шел впереди своей команды. Рядом с небольшим курортным местечком Тамиск на пригорке стояла большая группа командиров, среди которых был один генерал-майор. Жестом он подозвал меня к себе и, не дав мне возможности представиться, приказал организовать на развилке дорог КПП (контрольно-пропускной пункт), задерживать всех, кто отходит разрозненно, и направлять их по ущелью в сторону Мизура, одним словом, прекратить драпмарш. Мне ничего не оставалось, как отчеканить: «Есть!» и приступить к выполнению приказа.