По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин Страница 64

В Свердловске было холодно, но не очень голодно. Работали театры, местные и эвакуированные, особенной популярностью пользовался Театр оперетты, там в антракте в буфетах можно было купить бутерброды с колбасой, сыром, икрой и даже выпить пива…

— С бытовыми вопросами разобрались. Но чему можно было обучить студентов за восемь месяцев, если за этот период они были обязаны пройди два курса обучения?

Ведь готовили врачей для фронта, так как за такой короткий период студенты успевали освоить, скажем, основные постулаты военно-полевой хирургии, набить руку на операциях?

— Мне представляется, что на ваш вопрос вразумительного ответа, наверное, не дали бы в то время ни ректоры, ни профессора. Работали на ощупь. Сокращали теоретические лекции, больше внимания уделяли чисто практическим вопросам и оставляли в стороне педиатрию, часть дерматологии и тому подобное.

Лекции мы посещали нерегулярно, да и никто от нас этого не требовал, важно было отработать именно практические занятия. Лекции нам читали известные корифеи медицины, профессора Богданов, Лидский, Кушелевский, Пунин, Шефер, Чаклин и другие. Военно-полевую хирургию нам читал профессор Богданов.

Мы штрихами изучили основы этапного первичного и хирургического лечения с эвакуацией раненых по назначению, благо были хорошие учебники Еланского и различные инструкции и наставления по этим вопросам, составленные в ГВМУ.

Мне, например, было легче, чем другим. Во время работы в госпитале ведущий хирург, молодая женщина, до войны работавшая гинекологом, часто брала меня в операционную, и я ассистировал на операциях. Она плохо выносила запах гнойных ран, и в гнойную перевязочную посылала меня, так что хирургическую обработку ран в более-менее приличном объеме я освоил, работая в госпитале.

Врачей выпускали из института без воинских званий, их присваивали через некоторое время. Первое звание было — военврач 3 ранга.

— Когда состоялся выпуск военврачей из Свердловского мединститута?

— Наш выпуск состоялся в конце мая 1942 года. Перед завершением учебы, согласно какому-то существующему в то время положению, нужно было уплатить за учебу, но сделать это почти никто из нас не мог. Исключения из правил не было, и неплательщикам стали угрожать задержкой в выдаче дипломов, но эта угроза помогала мало. Тогда мне и Семену помогла одна добрая душа, декан лечебного факультета профессор Зетель-Коган, не знаю, за какие заслуги, но она уплатила за нас требуемую сумму (по-моему, 300 рублей), и мы ей были очень благодарны. С Семеном договорились, что как только получим первое денежное содержание, вернем ей долг, что мы и сделали, когда уже были на фронте, но получила профессор эти деньги или нет, я так и не узнал, потом говорили, что профессор Зетель-Коган умерла во время войны…

Выпускной вечер был устроен по старым традициям, был алкоголь, в студенческой столовой напекли блинов, а местные уральцы приготовили и принесли пельмени.

После торжественной части был праздничный ужин и танцы, а на следующее утро, попрощавшись с товарищами (которых я, кстати, кроме Семена Розенблюма, ни разу больше не встретил, ни во время войны, ни после нее), я отправился в военкомат.

Получил назначение на должность командира 30-й ОДР, впервые надел настоящую комсоставскую форму, мне выдали документы на звание военврача 3 ранга (с гордостью прикрепил по одной шпале в петлицы), и я направился в свою роту.

Но когда я понял, в какую часть меня назначили, то воспринял это, как минимум, как личное оскорбление.

— Почему?

— Я был уверен, что получу назначение в какую-нибудь боевую часть, а тут меня отправляют в тыл, в окрестности Свердловска, во вновь формируемую 30-ю ОДР (эта аббревиатура ОДР расшифровывалась так — обмывочно-дезинфекционная рота).

Прибыл на место, во дворе стоят несколько автодушевых и автодезкамер, вокруг которых суетились солдаты пожилого возраста и несколько женщин в военной форме. Писарь роты, который по возрасту годился мне чуть ли не в дедушки, открыл рот от удивления, когда увидел, что командиром к ним прислали почти мальчишку.

До моего появления в ОДР командовал ею политрук Данилов, добрый человек, лет 45 от роду. В роте служили хорошие люди, почти все пожилого возраста, отношения между Даниловым и подчиненными были не строго уставные. Служба в этой роте была мне не по душе, я хотел на фронт. Прошли всего недели две, как в один прекрасный день в расположение роты прибыл незнакомый мне военврач 2 ранга и без лишней дипломатии объявил мне, что на должность командира этой роты назначен он, а мне следует явиться в Военно-санитарное управление Уральского ВО, что я и сделал.

После соблюдения положенных формальностей, в ВМО мне вручили предписание: прибыть на должность командира медицинского взвода медицинской роты 4-й истребительной дивизии (если сравнивать эту должность с гражданской, то она соответствовала заведующему хирургическим отделением).

Я обрадовался, понимая, что теперь буду заниматься непосредственно практической хирургией на ее передовом этапе, это было очень почетно. Дивизия формировалась в Тюмени, и когда вечером я сел в Свердловске на поезд, то со мной в одном купе оказался мой непосредственный начальник, военврач 2 ранга Алексей Николаевич Солдатенко (с ним меня судьба сводила на фронте и много раз после войны)…

Прибыли в Тюмень, части дивизии формировались в разных районах, и мне приходилось мотаться по отдаленным местам, при этом еще выкраивать время, для того чтобы в местной больнице и в прозекторской отрабатывать методику оперативного вмешательства. Через некоторое время в хирургический взвод прибыл еще один, более опытный врач, и мне стало легче.

— А что эта была за дивизия? Первый раз сталкиваюсь с таким названием — истребительная, когда речь идет о стрелковой части.

— Это были первые стрелковые противотанковые дивизии в Красной Армии.

Наша 4-я дивизия состояла из трех стрелковых бригад, каждая из которых имела в составе три батальона истребителей танков и несколько других подразделений. После недолгого формирования дивизию погрузили в эшелоны и по зеленой улице, фактически без остановок, беспрепятственно, отправили на запад, за считаные дни дивизия добралась до Москвы и выгрузилась в Алабино.

Затем, в связи с тяжелой обстановкой на фронтах, наши бригады ушли по различным фронтам, а штаб и управление дивизии через некоторое время погрузили в эшелоны и направили в южном направлении. Мы думали, что нас отправляют под Сталинград.

На станции Владимировка, совсем близко от Сталинграда, наш эшелон и составы, стоящие на соседних путях, сильно бомбили. Во время бомбежек мы уходили в степь и однажды, когда вернулись к поезду после очередного налета, увидели, что на соседнем пути лежал на боку горящий вагон, а вокруг него валялись пачки денег в крупных купюрах. Никто не посмел наклониться и взять хоть одну банкноту.

После короткой остановки эшелоны последовали дальше на юг, Сталинград остался в стороне и позади, мы стали недоумевать, куда везут? Зачем?