Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит Страница 60

Развернув командный пункт в Волоколамске, Рокоссовский собрал подчиненных. Он всегда был немногословен, но здесь позволил себе высказаться пространно:

— Государственным комитетом обороны в Москве вот-вот будет введено осадное положение. Принято решение срочно эвакуировать из Москвы в Куйбышев часть центральных учреждений, весь дипломатический корпус, а также вывезти из столицы особо важные государственные ценности. Значит ли это, что мы собираемся отдать фашистам Москву? Нет. За нашу столицу мы будем драться до последней капли крови. В Москве укрепляется противовоздушная оборона, миллионы граждан добровольно идут на фронт, строятся оборонительные сооружения. Мы с членом Военного Совета Лобачевым и с начальником политотдела Романовым, выезжая из Москвы, с болью в сердцах глядели на изнуренных недоеданием и холодом женщин, которые роют окопы. Такого всеобщего энтузиазма еще не видел мир. Только общими усилиями народа и армии мы отстоим Москву и одержим победу над фашизмом!

Те, кто хорошо знал Рокоссовского, были удивлены тем, с каким душевным трепетом он говорил эти слова. Все привыкли к его сдержанности, спокойствию и ровному голосу. Видимо, у командующего наболело на душе и он изменил в этот момент своей манере общения с подчиненными.

— Товарищи, больше времени у нас для разговора не будет, — сказал он в заключение более спокойно. Он повернулся к Лобачеву: — Алексей Андреевич, вы хотите что-нибудь сказать?

— Нет, вы все сказали.

— А теперь группы офицеров штаба и политотдела, назначенные нами, на инструктаж к Малинину, — сказал командарм. — Ваша главная задача — отыскивать и перехватывать прорывающиеся из окружения части, подразделения, группы и даже отдельных солдат.

Тяжесть боев постепенно оказывала свое влияние и на Рокоссовского. Он собственными глазами видел немецкую силу, зачастую безнаказанную наглость, был под пулями и бомбами, видел народное горе, кровь и смерть. Все это горькой печатью лежало на его сердце, а если прибавить к этому разлуку с семьей, которая длилась многие годы, то можно было удивляться, как ему удалось держать себя в руках. Об этом знал только он один.

Сегодня у него был очень усталый вид и чувствовалась огромная душевная усталость. Но засиживаться было некогда, и он сразу же после разговора с офицерами и генералами управления армии направился на передовые позиции. Командарм понимал, что объехать и обойти 100 километров участка фронта до начала наступления немецких войск он не сможет, поэтому решил в первую очередь пообщаться с командирами, организующими оборону на самых важных направлениях.

На широком фронте севернее Волоколамска вплоть до Волжского водохранилища занимал оборону кавалерийский корпус под командованием генерала Доватора. Корпус оказался во вражеском тылу и только благодаря таланту и мужеству командира был выведен из окружения. Рейд конницы Доватора в тылу противника навел на фашистов панику.

День был на исходе, когда командарм вместе с командиром вернулся в штаб корпуса.

— Лев Михайлович, меня здесь нет, командуй, — сказал Рокоссовский, уселся в углу у окна деревенской избы и закурил.

Генерал-майор Доватор, молодой, сознающий свою красоту, с небрежно-решительным лицом, не раздеваясь, подошел к столу, с каким-то особым шиком развернул карту и, оживленно обведя взглядом командиров дивизий Плиева и Мельника, прибывших на КП несколько минут назад, стал объяснять обстановку и план усовершенствования обороны. Он говорил быстро, коротко и ясно.

— Я принял решение о переводе штаба корпуса из села, — сказал начальник штаба. — Когда вас не было, немцы сбросили сюда четыре бомбы.

— Отменить! — произнес Доватор весело. — Темнота — наше время, а для них помеха. Командный пункт остается здесь, поближе к войскам. Разговор закончен.

Рокоссовский наблюдал за командиром корпуса и улыбался. Ему нравились его манера поведения, непринужденность в обращении и остроумие.

— Лев Михайлович, — обратился Рокоссовский, когда командиры соединений ушли ставить задачу командирам полков. — Расскажите, как вы гуляли по тылам немцев?

— О! Это долгий разговор, — просиял Доватор. — Наделали мы у них шороху. Мне попал в руки приказ командира корпуса генерала фон Нагеля. Вот это умора!

— Что же он писал в том приказе?

— Приказ извещал немецкие войска, что в их тыл прорвалось не 100 тысяч казаков, а всего лишь 18 тысяч.

— А на самом деле сколько вас было? — спросил командарм, собираясь уходить.

— Смешно сказать — всего лишь три тысячи.

— Ну что ж, надеюсь, что и здесь, под Коломенском, вы наведете на фашистов страху, — усмехнулся Рокоссовский, прощаясь. — Держите клинки наготове.

— Наше главное оружие — винтовка! — картинно проговорил Доватор. — Клинок, граната. Бутылка с горючей смесью и наше лихое казачье «ура!»

Левее лихих кавалеристов расположился сводный курсантский полк, созданный на базе военного училища имени Верховного Совета РСФСР, под командованием полковника Младенцева. Он приступил к созданию обороны по восточному берегу реки Лама. Для оказания помощи курсантам в организации обороны к ним был направлен Лобачев, боевая юность которого начиналась в стенах кремлевской военной школы.

На левом фланге, прикрывая Волоколамск с запада и юго-запада, занимала оборону 316-я дивизия. 14 октября Рокоссовский ехал на встречу с командиром этого соединения.

Утром подморозило, и под колесами машины хрустела морозная корка. Веяло холодной свежестью, казалось, туманное небо прижималось к земле. Поглядывая по сторонам, командарм подумал, что и небо может быть серым и грустным. Направо — свинцовая гладь озера, налево, затерявшись в холмах, покрытых смешанным лесом, тесной толпой стояли деревянные дома.

Штаб дивизии размещался в деревне Шишкино, примерно в пятнадцати километрах от Волоколамска. Зайдя в комнату, Рокоссовский приветливо оглядел Панфилова, пожал ему руку. Генерал, в противоположность Доватору, был щупловат и небольшого роста. Бросалась в глаза его аккуратность. Лицо умное, строгое, под крючковатым носом чернел квадратик усов.

Рокоссовский заглянул в карту, лежащую на столе, и опытным глазом окинул картину раздробленного фронта. Он видел красные ощетиненные дуги, кружки, обозначавшие боевые части и подразделения. Разрывы и промежутки между ними достигали кое-где километра.

— Ну что, уважаемый Иван Васильевич, — сказал Рокоссовский, — не хватает сил организовать сплошную оборону?

— Не хватает, товарищ командующий, — взволнованно ответил Панфилов.

— И я не могу ничем помочь, дорогой мой, хотя понимаю — сил у вас маловато.

— Как у всех, — сказал уже менее взволнованно командир дивизии. Видимо, участливый и уважительный тон разговора обуздал его волнение. — Посмотрите, пожалуйста, — продолжал он, нагнувшись над картой, — это опорные точки, так сказать, узелки нашей обороны.

— Промежутки простреливаются?