Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов Страница 6

Моя беспечность объясняется еще одним обстоятельством: я недооценил, что работа на современном компьютере, оснащенном новейшими программами, требует повышенного внимания к тексту и расчетам. Когда пишешь пером или печатаешь на машинке, опечатки или ошибки не могут автоматически переходить из одного текста в другой. Теперь текст практически без проверки легко дублируется, и допущенные первоначально опечатки и ошибки также повторяются, а сделать ошибку при наборе на компьютере легче простого. Кроме того, исправления, которые делаются в тексте, не оставляют следа (если не включается специальная опция программы), зато оставляют ощущение, что они сделаны верно. И если их не проверить, волей-неволей допускаются ошибки. При расчетах в Excel или других статистических программах ситуация еще более осложняется. Программы работают прекрасно, считают абсолютно верно, но если допустишь какую-нибудь малейшую оплошность при вводе данных, расчет формально будет правильным, а по существу нет. Словом, компьютер, несомненно, облегчая техническую работу, требует повышенного внимания. Это как работа на станке сравнительно с работой вручную. Чуть зазевался — брак или травма. Когда в книге сотни тысяч цифр, 237 таблиц и шесть больших статистических приложений, бдительность должна была быть утроена.

Выход книги в свет вызвал довольно много откликов. Мне известно 14 опубликованных рецензий ^[4] и материалы двух «круглых столов» — в журналах «Родина» и «Российская история». Из 28 российских и трех иностранных историков, высказавшихся о книге, по преимуществу положительно ее оценили 21, а отрицательно — 8. Первых можно отнести к «оптимистам»: М.А. Бабкин, Г.Г. Богомазов, Ю.А. Борисенок, З.С. Бочарова, Е.З. Година, М.А. Давыдов, Е. Зиновьева, М.Д. Карпачев, О.Н. Катионов, Янис Коцонис, С.В. Куликов, О.И. Митяева, А.Ю. Морозов, И.В. Побережников, И.В. Поткина, Такео Судзуки, С.Л. Третьяков, И.И. Федюкин, Грегори Фриз, В.Г. Хорос, С.А. Экштут. Вторых к «пессимистам»: В.П. Булдаков, Н.А. Иванова, А.А. Куренышев, Т.Г. Леонтьева, И.В. Михайлов, С.А. Нефедов, А.В. Островский, П.П. Щербинин. Идентифицировать взгляды Л.В. Волкова и В.Б. Жиромской я затрудняюсь. Если «круглый стол» до некоторой степени отражает распределение мнений в сообществе историков (мне, например, кажется, отражает), то можно говорить — «оптимистов» больше, чем «пессимистов»; большинство историков позитивно оценивает имперское прошлое России.

Мнения участников дискуссии, естественно, разные — от полного признания моих выводов до полного их отрицания, что в современном науковедении считается признаком оригинальной работы: банальное дискуссии не вызывает. Как сказал на «круглом столе» главный редактор журнала «Родина» Ю.А. Борисенок: «Книга убедит далеко не всех — налицо аргументированное и хорошо подготовленное покушение на устои, от которых тягостно отказываться». Бурная дискуссия свидетельствует: отечественная историческая мысль, несмотря на все трудности, продолжает творчески работать. Однако мое удовлетворение омрачилось тем, как был осуществлен подбор участников «круглого стола» в «Российской истории» и для дискуссии в «Вопросах истории».

В число 14 российских участников «круглого стола» входили В.П. Булдаков, его жена Т.Г. Леонтьева и друг их семьи и соавтор И.В. Михайлов, которые скоординированно атаковали (иначе сказать трудно) мою книгу. В.П. Булдаков известен как большой любитель покуражиться над коллегами. В его книге «Красная смута» десятки примеров не просто невежливого, а грубого к ним отношения. На основе стилистического анализа текстов трех рецензентов можно предположить: отзыв И.В. Михайлова, который давно уже ничего не производит, кроме редких маленьких статей и рецензий ^[5], фактически написал В.П. Булдаков, а отзыв Т.Г. Леонтьевой он редактировал. Причем отзывы В.П. Булдакова и И.В. Михайлова написаны отнюдь не академическим стилем, содержат вздорные и оскорбительные обвинения, в том числе намек на подлог данных. Крайне огорчительно, что В.П. Булдаков и И.В. Михайлов вывели спор за рамки традиций, принятых в научном сообществе. К ним вскоре присоединились А.В. Островский и С.А. Нефедов (все они постоянно ссылаются друг на друга), и дискуссия, к сожалению, пошла неакадемическим путем (подробно см. в главе «Nullius in verba»).

Когда я познакомился с текстом, присланным мне для подготовки ответа, я подумал: редакция намеренно поднимает градус дискуссии, чтобы привлечь к ней внимание, и мне дадут возможность пропорционально ответить. Поэтому даже написал С.С. Секиринскому, подготовившему текст, что он сделал свою работу талантливо. Но, к моему разочарованию, когда я подготовил ответ, А.Н. Медушевский (бывший тогда главным редактором) отказался его печатать в представленном виде, сославшись на «превышение стандартного объема журнальной статьи», «крайне негативные эмоциональные оценки личностей и мотивов поведения оппонентов автора» и «обвинения против лиц, не принимавших непосредственного участия в дебатах “круглого стола”».

Мой ответ, по моему убеждению, не просто отредактировали, а подвергли цензуре; из него под предлогом сокращения исчезли важные аргументы, соображения, мысли, да и полемический дух. На предложение позволить мне сократить текст по своему усмотрению, если дело в его объеме, и понизить температуру полемики в разумных пределах я получил отказ. Однако отклики моих оппонентов, речь идет о В.П. Булдакове, И.В. Михайлове и Т.Г. Леонтьевой, которым можно предъявить те же претензии, были опубликованы без изменений.

В моей долгой профессиональной жизни это второй случай неприемлемой для меня цензуры. Первый случился в 1962 г., когда цензура «зарезала» мою статью о повышении российских цен в XVIII в., опасаясь возникновения у читателя нежелательных ассоциаций с повышением цен в СССР, произошедшим в 1961 г. И вот через 50 лет, совсем в другой эпохе, мне приходится вновь сталкиваться с цензурой! Это одновременно и горько, и смешно. Не согласившись с цензурной правкой, я отказался от публикации ответа в стерилизованном виде, попросив добавить примечание в конце материалов «круглого стола», что делаю это ввиду цензурной, по моему мнению, обработки текста. Однако А.Н. Медушевский вместо этого, по-видимому, в отместку за мое упорство в том же номере «Российской истории», помимо материалов «круглого стола», опубликовал еще одну отрицательную статью против моей концепции.

Не менее показательная история произошла и в журнале «Вопросы истории». В октябре 2010 г. там была напечатана рецензия А.Н. Островского в разделе под рубрикой «Дискуссионные проблемы», т.е. под видом дискуссионной статьи объемом 2 а.л. Редкое счастье для автора рецензируемой монографии. Однако редколлегия не объявила о начале дискуссии и никого публично и открыто к ней не пригласила, в том числе и меня. Пришлось самому обратиться в журнал и с большим трудом уговорить главного редактора А.А. Искендерова опубликовать мой ответ. Я полагал, этим дело и закончится. Моя книга начала дискуссию. Поступила рецензия (критическая статья) на книгу. Я отвечаю последним. Такова обычная практика. Однако в мае 2011 г. вышла еще одна отрицательная статья-рецензия С.А. Нефедова, в которой утверждалось, что я — идейный наследник и проповедник идей апостола «холодной войны» Дж. Кеннана, следую его призыву показать успехи российской экономики и случайный характер русской революции, словом, в рецензии намекалось, что я проводник американских интересов, своего рода пятая колонна в российской историографии. Прямо как в 1937-м году!!! А месяц спустя, в июне 2011 г., опубликована вторая статья А.Н. Островского (объемом более 2 а.л.), содержавшая элементарные подтасовки и обвинявшая меня в непрофессионализме в вопросах статистики, в политической ангажированности и в том, что я выполняю социальный заказ. Чей, правда, не указывалось, но внимательный читатель должен был догадаться сам, а если нет, то С.А. Нефедов в предыдущем номере журнала ясно указал — апостола «холодной войны» Дж. Кеннана.