История катастрофических провалов военной разведки - Джон Хьюз-Уилсон Страница 59

Это опасная позиция для любого сотрудника разведки, независимо от звания и способностей. Бесстрашные офицеры разведки порой вынуждены говорить своим политическим хозяевам нелицеприятную и зачастую горькую правду без оглядки на политические последствия. Где-то в период между 1967 и 1973 годами четкая черта, разделявшая разведчиков и политиков, в Израиле исчезла. Некоторые исследователи вопроса считают, что на самом деле ее никогда и не существовало. Военная разведка превратилась в государственную разведку, а государственная разведка стала делом государственной политики. Граница между обязанностями военных и политиков расплылась. Такая, казалось бы, удобная для обеих сторон ситуация неизбежно оборачивается катастрофой, с чем столкнулся Тони Блэр в 2003 году. Это подтвердилось и в случае израильской разведки.

Главная проблема заключалась в людях, делавших внутреннюю политику в Израиле. С течением времени Голда Меир все больше игнорировала вечно грызущихся и конкурирующих между собой деятелей, не входивших в ее политический ближний круг, и все больше полагалась на немногих избранных. Политика национальной безопасности Израиля превратилась в обособленное и тайное предприятие, характеризовавшееся чрезмерной секретностью, опорой на личные связи, пристрастностью и, что самое опасное, чувством собственной непогрешимости. Суровый израильский критик методов, практикуемых Меир, профессор Перлмуттер язвительно описывал этих людей как «группу, заинтересованную прежде всего в поддержании веры в собственную исключительность и солидарность». Эта группа не допускала конфликтов в своих рядах; все ее неформальное существование зиждилось на убеждении, что только ее члены, избранные военные и политики, знают истинные нужды национальной безопасности Израиля. Еще опаснее было то, что эта группа считала, что только она правомочна определять политику национальной безопасности Израиля. Самоуверенность усугублялась конспиративностью, высокомерие — уверенностью в нравственной непогрешимости «группового мышления». Любой критически мыслящий член группы, предлагавший несовпадающую с общей точку зрения, рисковал быть навсегда изгнанным из этого тайного внутреннего святилища национальной оборонной политики.

Имея такой опасный институт в самом сердце своего государственного аппарата, Израиль приступил к анализу первых признаков подготовки Египта к войне в течение 1973 года. С самого начала весь процесс анализа находился под искажающим влиянием предвзятых политических суждений, навязываемых ближним кругом Голды Меир. Первое из них было классическим примером «группового мышления» и разделялось в равной степени политиками и военными. Арабские вооруженные силы получили в 1967 году такую взбучку, рассуждали члены группы, что они ни за что не осмелятся снова бросить вызов израильтянам без наличия двух важных предпосылок. Во-первых, перед нападением Египет должен быть уверен в своей способности противостоять превосходству Израиля в воздухе; во-вторых, успех могло принести только совместное выступление Сирии и Египта. Поскольку, рассуждали израильтяне, ни одна из предпосылок не реализована хотя бы частично, Израилю ничто не угрожает. Разумеется, арабы попытаются совершить новое нападение, но не теперь, когда они недостаточно сильны. Такие политические соображения стали государственной политикой Израиля, не считавшейся ни с какими обоснованными возражениями со стороны разведки; это был классический пример принятия желаемого за действительное.

Эта на удивление самонадеянная точка зрения злых гениев Израиля была известна в кругах, отвечавших за планирование обороны страны, как «концепция». С учетом новых, расширенных границ Израиля «концепция» даже выдавалась за серьезную политику сдерживания. Ее сторонники утверждали, что теперь, когда нападение было бы сопряжено для арабов с огромными трудностями, военное превосходство и хорошо защищенные рубежи Великого Израиля являются реальным сдерживающим фактором. Крепко держась за свои завоевания 1967 года (как территориальные, так и психологические), Израиль — ни много ни мало — обеспечивает мир в регионе. Это было смелое утверждение, и то, что оно отстаивалось одетыми в форму офицерами военной разведки перед иностранными делегациями и выдавалось за государственную политику, должно было бы насторожить беспристрастных наблюдателей. Сотрудники военной разведки перешли невидимую черту и теперь выступали в роли «адвокатов политики, а не экспертов по информации», как выразился Эдвард Люттвак.

Весной и летом 1973 года против военной разведки Израиля работали и другие факторы. Уже обремененное предвзятыми положениями «концепции» и лживой идеей регионального сдерживания, разведывательное сообщество теперь было вынуждено следить за развитием событий через ряд других искажающих призм, навязываемых ему в качестве «политики». Первой из них были расходы на мобилизацию. Так, например, в мае 1973 года начальник генерального штаба АОИ генерал Элазар, отдавая себе отчет в нарастании количества признаков готовящейся агрессии Египта, объявил о частичной мобилизации. Возросшая региональная напряженность, вызванная вооруженными выступлениями ООП в Ливане и разразившейся там гражданской войной, грозила затронуть северную часть Израиля. Однако нападения не состоялось. Хотя главное наступление Египта изначально было запланировано именно на май месяц, Садат отложил его из-за волнений в Ливане, которые, как он опасался, потребуют у него использования сил, необходимых для нанесения сокрушительного удара по престижу Израиля. Проведенная частичная мобилизация обошлась Израилю в 20 миллионов долларов, что нанесло ощутимый удар по бюджету страны. С этого момента любой израильский аналитик разведки непроизвольно делал паузу перед тем, как ответить на вопрос: «Можно ли рассматривать эту разведывательную информацию как серьезный индикатор войны и, соответственно, как сигнал к мобилизации?» Ложные представления, лежащие в основе «концепции», и высокие расходы на мобилизацию теперь уже не позволяли дать честный ответ, который должен был звучать так: «Это уж как решат политики, господин министр».

Другим фактором, искажавшим оценку разведданных, были частые египетские мобилизации. Со времени прихода Садата к власти тремя годами ранее вокруг Египта как минимум трижды возникали ситуации напряженности, приводившие к призыву на военную службу и передислокациям войск в Египте, тщательно отслеживавшимся неизменно бдительными израильскими источниками. В 1971 году в ответ на вопли каирской прессы о неизбежности войны египтяне провели мобилизацию, передислоцировали штаб армии в пустыню, призвали резервистов, привлекли гражданский транспорт и двинули танки и понтонные мосты к Суэцкому каналу. Ничего не произошло.

Во время второго кризиса в 1972 году израильтяне с интересом наблюдали за повторением той же сцены, только на этот раз без гражданской мобилизации и понтонных мостов. Новой чертой был также внезапный и бурный всплеск строительной деятельности на западном берегу канала, где под изумленными взглядами призывников, охранявших линию Бар-Лева, сооружались эстакады для танков, потенциальные пункты переправы и защитные насыпи, становившиеся у египтян с каждым разом все выше. Опять же ничего не произошло. Еще две крупные мобилизации состоялись в 1973 году: одна в мае, вслед за началом боевых действий в Ливане, на которые так сильно отреагировал генерал Элазар, и последняя — в октябре в связи с войной Судного дня.