Французский легион на службе Гитлеру. 1941-1944 гг. - Олег Бэйда Страница 55

Однако история с Котово на этом не закончилась. Отставка Симони «переплелась» с судом над Дагостини.

Спустя несколько недель после своей отставки и возвращения во Францию Симони получил странное письмо, как утверждают, от одного из своих бывших лейтенантов. В письме теперь уже бывший офицер очень удивлялся потере своей должности и говорил о том, за что его хвалили в прошлые разы. Вот этот текст: «Работа была проделана на славу! Я полностью, до оград, разделяющих избы, уничтожил деревни Астовок, обе Демишковки, две Куясовки и Котово. Небольшое количество жителей, которых мы обнаружили там, было нами “забрализировано“ [вновь этот термин. — О.Б.] за шпионаж в пользу врага. Есть одна вещь, которая меня разозлила. В Котово я приказал запереть одну славную женщину в сундук, она раздражала меня своими криками; в момент нашего отхода я поджег деревню и забыл, что запер ее там! Ай-ай-ай, паночки! В тот раз, дивизия посчитала, что все прошло нормально, и меня похвалили за то, что я устроил пожары и поджоги, это просто непонятно».

Увы, точно имя отправителя установить не удалось, однако ряд признаков (звание, удивление из-за отставки, совпадение но времени, упоминание деревень) вполне четко указывают на Дагостини. Вполне возможно, что не только жители Котово пострадали от его рук в те дни. Из этого письма становится ясно, насколько та линия защиты, которую Дагостини выстраивал в суде, соответствовала реальности. Зарубежные специалисты также утверждают, что Дагостини «отличился» преступлениями и жестокостью против мирного населения также и во время службы в рядах французской милиции в 1944 г., за что был отправлен в отставку. После освобождения Франции от немцев Дагостини был расстрелян.

По мнению германского историка Мюллера, беспощадность французов свидетельствует не о том, что они хотели «поквитаться за 1812 год», а скорее об общей брутализации форм ведения войны. Постоянные акции в тылу армии, попытки немцев установить контроль над огромными пространствами; при этом в отношении населения применяются самые жестокие методы насилия и подавления, вроде расстрелов всех «подозреваемых в связях с бандами» и сожжения населенных пунктов. Мюллер утверждает, что сыграл тут свою роль и момент нередкого уклонения партизан от прямых боестолкновений; в итоге солдаты отыгрывались на гражданском населении.

Подобной точки зрения придерживается и Кнопп, но уже в общем смысле: «Так как партизаны даже на непросматриваемой местности уклонялись от непосредственной конфронтации с немецкими войсками, жертвами всеобщих немецких карательных и разбойных акций стало гражданское население». Сюда же стоит добавить идеологию, которой придерживалась часть личного состава, порождаемое ею отношение к мирному населению, и своеобразную «вольницу», с отсутствием четкой линии фронта и регулярных (во фронтовом смысле) боевых действий. Все это в совокупности зачастую производило разлагающий эффект на расквартированные французские части.

Иногда дело доходило даже до столкновений с местными коллаборационистами: «Стоявшие в местечке N. французские легионы [так в тексте. — О.Б.] часто грабили население. Однажды группа солдат пошла в деревню, расположенную в полукилометре от местечка, где [они] забрали у крестьянина лошадь с повозкой и убили свинью-матку, а сами скрылись. Крестьянин обратился за помощью в сельхозкомендатуру. Сельхозкомендатура была заинтересована в развитии свиноводства, тем более деревня находилась вне угрозы нападения со стороны партизан. Сельхозкомендатура при помощи орсткомендатуры нашли свинью на кухне у французов и отдали [ее] снова хозяину. Но крестьянин не успел выехать за местечко, как группы французских солдат снова забрали свинью, а крестьянина избили и бросили в речку. Проходящие люди, видя совершившееся, заявили первостоящему полицейскому посту, который подал сигнал тревоги, по которому пришла полицейская группа. В результате стычки французских солдат с полицейской группой был убит один французский солдат и ранен один полицейский».

Несмотря на все это, немцы считали, что французы «сражаются храбро» и охотно пользуются свободой в определении характера боевых действий, которую им давала относительная самостоятельность. Тем не менее, как констатировали те же немцы, за «постоянные грабежи их ненавидело население».

Еще один момент: французы считали, что пользуются успехом у женщин. Каких-либо ограничений здесь легионеры не терпели, говоря: «Пусть нас кастрируют, но не мешают делать то, что мы хотим!» Один из партизан вспоминал об одном подобном эпизоде зимы — весны 1944 г.: «Впереди показался хутор. Остановились. За запорошенным окном — свет. Знаем, что крестьяне, да еще на хуторе, в столь поздний час свет не жгут: спят. Вперед пошли Волков и Устинов. Видим, остановились. Мы приблизились. Па фоне света в окне маячил вооруженный винтовкой человек: часовой — догадались мы сразу. Ребята “сняли” его. Фонариком сигналят нам. Распахнув дверь, Барбаш с автоматом и гранатой в руке ворвался в дом. За длинным столом сидели пьяные французы. В углу под иконами сидела старушка с отвисшей от страха челюстью. К ней прижались маленькие девочка и мальчик. На столе горели светильники, стояли бутылки, закуска, вперемешку с окурками. В спальне, за дощатой стеной, оккупанты по очереди насиловали молодую хозяйку, которая, по-видимому, была без памяти. Насильники тыкали в нее сигаретами. Всего “вояк” оказалось восемь человек. Мы их в лесу расстреляли…»

Бытовая сторона бесконечных «зачисток» и рейдов, а также состояние сознания некоторых французов описаны в мемуарах волонтеров: «Каждый патруль был лишь предлогом для мародерства. Поскольку партизаны делали то же самое, местное население и нас встречало такой же показной вежливостью».

Еще один легионер, помимо описания боевых действий с партизанами, не забыл в своих мемуарах рассказать и о том, как он со своими сослуживцами воровал мед из ульев, стрелял по курицам из пулемета и сжигал деревни. По его словам, в символическом смысле, орел на униформе, во время операций по захвату продуктов, мог бы был быть заменен на стервятника. Операции по захвату продуктов у населения, по словам автора, преследовали цель лишения партизан фуража и питания, которое они (партизаны) все равно бы отняли.

Такова ситуация с несколькими отдельными случаями военных преступлений, совершенных солдатами ЛФД. Учитывая практику антипартизанских операций, можно не сомневаться, что были и другие эксцессы подобного рода; выявить их поможет подробное изучение архивов. Пока что сложно определить точный процент, который французские батальоны, за период их трехгодичного пребывания в Белоруссии, внесли в общую статистику преступлений (т.е. за все время оккупации). Главная проблема в том, что в уничтожении «подозреваемых» во время проведения «зачисток» участвовали если не все, то большинство подразделений, привлеченных к этим акциям, поэтому часто сложно установить, кто именно сжег ту или иную деревню или убил ее жителей. Сколько точно «подозреваемых» или гражданскою населения было уничтожено именно французами в рассматриваемой антипартизанской операции (операциях)? Пока что ответить на этот вопрос можно лишь частично.

Еще одной гранью этой чувствительной темы является участие французских легионеров в процессе уничтожения евреев: найденные на сегодня документы дают основания полагать, что это участие имело место быть весной 1942 г. во время переформирования ЛФД (1 эпизод).