Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш Страница 54

— Итак, Петренко. Вот здесь сейчас присутствуют члены нашего штаба, которых вы только что оскорбили. Вчера нашим штабом было принято решение отозвать вас с фронта. Арестовать. И отдать под суд военного трибунала, слава богу, все члены трибунала здесь сейчас присутствуют.

— За что? — спросил Петренко.

— За ваше аморальное поведение, за пьянство и грабежи мирного населения. А теперь ещё и за оскорбление представителей Советской власти в лице нашего штаба.

Петренко не стал сопротивляться, понимая, что в свалке его наверняка застрелят, тот же Шота постарается, а потом уже мёртвому навешают всё, что вздумается. У него забрали маузер, саблю, ощупав карманы, нашли складной нож, забрали и его.

— Уведите в подвал, — приказал Шота.

Когда Петренко увели, он обвёл острым взглядом присутствующих:

— Ну что, товарищи, первое дело сделано. Отряд обезглавлен, завтра он прибудет сюда, проведём митинг, распропагандируем, назначим им командира из наших.

— Вас, товарищ Шота, — льстиво заметил кто-то.

— Можно и меня, там видно будет.

— Товарищ Шота, — заговорил начальник караула. — А что делать с его адъютантом?

— С каким адъютантом?

— Ну у Петренки же. Он прибыл с двумя адъютантами, один куда-то отъехал, а другой у коней.

— Ах, карнач, карнач, его надо немедленно арестовать. И того найдите. Чтобы отряд ничего не узнал раньше времени. Быстрей, быстрей.

Махно положили на стол телеграмму: «В Гришине большевиками арестован Петренко угрожает расстрел принимайте срочные меры». Подписи не было. На это обратил внимание Белаш:

— Уж не провокация ли?

— Скорей, это отстучал телеграфист по собственной инциативе, — сказал Махно. — Петя, быстро найди мне Ивана Петренко и немедленно сюда. Где Троян?

— Он в оперативном отделе.

— Ко мне его. А сам за Петренко.

Вошёл Троян.

— Гаврюша, вот пришла телеграмма из Гришина, добеги до почты, найди Тину. Пусть попробует по телефону связаться с Гришином и узнать, что там происходит.

Скоро был найден Петренко, и когда он вошёл в штаб, Нестор подал ему телеграмму.

— Прочти. Понял? Немедленно бери отряд Щуся и марш-марш на Гришино. Выручай брата.

— За что его? — спросил Петренко.

— А я знаю?

— Но как отряд мог позволить арестовать командира?

— Я сам дивлюсь. Видимо, Петра заманили в ловушку, большевики это умеют. Именно поэтому высаживайся с отрядом, не доезжая Гришина, наверняка на вокзале они встретят вас пулемётами и потребуют сложить оружие. А тут ты подойдёшь со степи с развёрнутыми знамёнами и с песнями. Это вдохновит наших. С богом, Иван.

Явившийся с почты Троян доложил:

— В Гришине идёт митинг. Большевики обвиняют Петренко в попытке перейти к белым.

— Что за чушь!

— Так передал телефонист из Гришина.

— Петренко такой же белый, как я Май-Маевский. Гаврюша, беги, догони Петренко Ивана, передай ему этот разговор с Гришином. Пусть не медлит, дело серьёзное.

Иван Петренко приказал машинисту остановить поезд на разъезде перед Гришином и оставаться на месте до следующего распоряжения. Выгружались из вагонов на рассвете. Построились. В голову колонны поставили знаменосцев. Сам Петренко встал впереди и скомандовал:

— Пошли!

Когда подходили к Гришину, уже почти рассвело. Петренко крикнул:

— Матросенко Антон?

— Я, — раздалось из строя.

— Запевай.

Ах, как подымает у повстанцев дух песня, которая сложена как бы про них. Хрум-хрум, хрум-хрум — мнут они подмерзший снежок дороги. И воодушевляет она не только поющих. На окраине Гришина возникает фигура человека с ружьём, другая, третья. И вот их уже множество. Они бросаются навстречу идущей колонне:

— Наши-и-и! Братцы, наши!

Сбежались, обнимаются, целуются, словно век не виделись.

— Кто вами сейчас командует? — спрашивает Петренко.

— Да такой в черкеске, в белой папахе.

— Где он?

— Хлопцы, где этот с патронами на груди?

— Сбёг, кажись.

— А где Пётр, ваш командир?

— Казали вин у штабе, у подвале. Брешут, мол, к Деникину хотел.

— И вы верили?

— Да ты шо, чи мы дурни? Сразу казали: брешут большаки.

— Быстрей к штабу, — командует Петренко встревоженно: «Как бы не убили Петра».

И спешит по улице колонна, уже превратившись в сплошной поток, и не держит шаг, и не поёт. Учащённо дышат тысячи ртов, скорей, скорей, скорей. Все понимают, что грозит их командиру в подвале большевистского штаба.

Над штабом красный флаг, но на крыльце уже нет часового. Иван, с маузером в руке, врывается в помещение:

— Хлопцы, туда, — машет по коридору, а сам бежит вниз, в подвал. Очутившись в узком полутёмном подземелье, кричит: — Петро, братка, ты где?

Из-за двери слышится:

— Мы здесь, Ваня.

Он бросается к двери, она на замке. Откуда-то появляется железяка, Иван сам взламывает замок. И обнимает на пороге брата.

— Где он? — спрашивает Пётр.

— Кто?

— Шота.

Из-за спины появляются его адъютанты, у одного здоровенный синяк под глазом. Поднявшись из подвала наверх и узнав, что в штабе никого не обнаружили, Пётр Петренко мгновенно превращается в начальника:

— Так, хлопцы, быстро по городу... Он здесь один в черкеске, в белой папахе. Не должен скрыться. Живого или мёртвого ко мне.

Махно принесли телеграмму, только что пришедшую из Гришина: «Освобождён, приступаю к исполнению обязанностей. Юзовский штаб разбежался начальник Шота за клевету и превышение полномочий расстрелян. Жду указаний Пётр Петренко».

У батьки нет ни секунды времени — от станции Пологи наступают белые, он приказал разобрать пути от станции Гуляйполе в сторону Пологи не менее чем на полкилометра, чтобы не дать белым подогнать бронепоезд. А телеграфист стоит, ждёт.

— Чего ты? — спрашивает Нестор.

— Жду вашего ответа Петренке. Он же там на проводе у аппарата.

Махно хватает лист бумаги, ручку, быстро пишет: «Доколе достанет сил, держи фронт, не теряй контакта с Каретниковым. Действия в отношении Шоты одобряю. Если сможешь, шли нам патроны. Задыхаемся. Воевать нечем. Батька Махно».

Только отпустил телеграфиста, как влетел Чубенко:

— Батька, к телефону, на проводе Пологи.

Махно прошёл в оперативный, взял телефонную трубку.