Тайна войны. После Нюрнберга - Раймонд Картье Страница 48

И Риббентроп настаивает упорно и неотступно, наперед разрушая свою систему защиты в Нюрнберге, которая состояла в том, что он, якобы, не был в курсе агрессивных планов своего фюрера.

«Я не знаю, будет ли Сталин упорствовать в своей сегодняшней неприязненной политике в отношении Германии. Но могу вас уверить, что конфликт наш с Россией не исключен. Вы не должны уверять вашего Императора, что война между Германией и Россией невозможна. Наоборот, ситуация такова, что конфликт должен считаться возможным, а, может быть, даже и вероятным».

Дипломаты прежних времен понимали с полуслова… 13 апреля, после своего путешествия в Европу, Матсуока подписал с СССР пакт о нейтралитете. Это было сюрпризом. Документы Нюрнберга объясняют и этот акт.

20 апреля адмирал Рэдер, который не был тонким знатоком дипломатии, запросил объяснения у фюрера. В архивах германского адмиралтейства сохранился ответ современного Маккиавелли:

«Русско-японский пакт заключен с нашего одобрения, для того, чтобы отвратить аппетиты Японии от Владивостока и направить их на Сингапур. Я заявил Матсуоке, что Советскому Союзу нечего опасаться, если он будет соблюдать Московский пакт и вести себя корректно в отношении Германии. Для обратного случая я оставил свое решение при себе. Мое заявление подействовало и теперь СССР совсем прилично держит себя по отношению к нам и не ожидает нашего нападения».

Эта утонченная хитрость имела чисто военную цель: Гитлер знал, что в СССР мобилизация идет медленно и что Германия будет иметь громадное преимущество, если ее наступление произойдет неожиданно. Основная идея его плана — не дать русской армии оправиться от первого удара — целиком владела им и он заставлял дипломатию служить стратегии.

Но массовое передвижение войск и гигантские приготовления к плану Барбаросса не могли остаться в тайне. Москва учуяла и осознала опасность. 24 апреля телеграмма германского морского атташе из Москвы извещала, что вопрос войны становится все актуальнее и что английский посол сэр Стэфорд Крипс даже наметил начало войны на 22 июня. Это еще раз доказывает, что случай бывает угадчиком, так как 24 апреля, день наступления, еще не был назначен.

Москва не хотела войны, — она страшилась ее. Германские документы свидетельствуют, что Россия не могла ни избежать, ни даже задержать войну. «Приказы Сталина и Тимошенко к дню 1 мая, — говорится в германском рапорте № А 21.1, — показывают, что СССР пытался всеми имеющимися средствами избежать войны».

«Назначение Сталина на пост председателя Совета Народных Комиссаров, — говорится в документе А 21–66, — означает: сосредоточение исполнительной власти, укрепление правительства, желание продолжить прежнюю линию иностранной политики и избежать конфликта с Германией».

10 мая Москва делает знаменательный жест: дипломатические представители Норвегии, Бельгии и Югославии извещаются, что правительство СССР их больше не признает. Это было исполнением давнишнего желания Германии.

4 июня рапорт доносит, что советские поставки Германии выполняются вполне удовлетворительно и правительство употребляет все усилия, чтобы избежать войны. 6 июня германский посол пишет из Москвы: «Россия будет воевать только в случае нападения на нее. Все военные приготовления сохраняют умеренность и, поскольку можно судить, носят характер оборонительный. Советская политика старается, как и прежде, поддерживать наилучшие отношения с Германией».

7 июня рапорт А 22–65 полностью подтверждает это мнение. «Все наблюдения показывают, что Сталин и Молотов — единственно ответственные за иностранную политику СССР, — делают все, что могут для избежания конфликта с Германией. Общая линия поведения правительства, так же, как и тон прессы, которая безупречно передает все события, могущие интересовать Германию, подтверждают это положение. Лояльное соблюдение экономического договора с Германией доказывает то же самое».

Наконец, 15 июня документ А 22-161 утверждает: «Сталин готов на крайние уступки».

Итак, Германия не имела повода к немедленному разрыву. Ничто не вынуждало ее к действию. Все события, происшедшие за последние три месяца, были в ее пользу. Она захватила Балканы, и Россия не сказала ничего. Она послала войска в Финляндию, и Россия опять не протестовала. Даже возможный конфликт между СССР и Германией на представлял для последней никакой угрозы. Наоборот. Если бы она захотела расширить пакт в свою пользу, ей достаточно было бы выразить это желание. Страх, который она внушала, ставил ее в наилучшее положение для переговоров. «Сталин готов на крайние уступки»…

Но Гитлер, со своей стороны, был готов на крайние решения. 14 июня он собрал у своего стола высших генералов Германии. Он говорил перед ними полтора часа. «Война неизбежна, — сказал он, — и поэтому мы должны избрать войну превентивную и наступательную, чтобы не дать возможности Советскому Союзу начать ее в тот момент, когда он будет лучше подготовлен, а мы, наоборот, будем заняты в других секторах».

Германские генералы слушали и молчали. Ни один из них не осмелился подняться и спросить фюрера — на какие секторы, на какие далекие предприятия он намекает? Европа завоевана. Англия почти сокрушена. Настроение России доказывало, что Германия имела достаточно времени, чтобы покончить с Британией еще раньше, чем возникнет опасность на Востоке. Она могла взять Мальту и Суэц, как просил Рэдер. Могла взять Гибралтар, как советовал Геринг. Она могла сбросить на британские острова вдвое больше бомб и окружить их двойным числом подводных лодок. Теперь, после опыта на Крите, она могла решиться — с большим шансом на успех — на высадку в Англии. Но Гитлер был загипнотизирован: Россия, необозримая Россия, гигантское поле битвы, на котором гений стратегии, подобно ему, может развернуть величайшую в истории человечества кампанию…

В германской армии было еще много генералов и старших офицеров, сражавшихся в России в 1914–1917 гг. Они помнили ее необозримые просторы, ее болота, ее зиму. Помимо того, в армию просочились некоторые сведения от германского военного атташе в Москве и, судя по ним, сила Красной армии больше, чем думали наверху. Но, с другой стороны, немцы уже привыкли побеждать. Россия, как театр военных действий, не труднее Норвегии, где грозные рельефы Альп сочетались с холодом северного полюса.

ОКВ, в своем плане кампании (документ 873 P.S.) предусматривало четыре недели упорных битв на границах, затем сопротивление должно было постепенно ослабевать. Гитлер заявил, что он рассчитывает на кампанию в несколько месяцев.

Это значит, что СССР должен был быть покорен еще до зимы.

22 июня 1941 года, без предварительного обострения в политике, без пограничных инцидентов, без обмена нотами, без ультиматума, без всякого предлога, войска Гитлера ринулись на СССР.