На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов Страница 44

Георгий Сидорович вроде бы не из таких, но в дальнейшем в нем стали происходить резкие перемены, причем не в лучшую сторону. Капитан запил, осунулся, стал угрюмым, но держался, никому не выдавая своей тревоги. Работы в период подготовки к боям было невпроворот, и Гиленков не замечал каких-либо перемен в своем начальнике штаба.

Я виделся с Сидоровичем еще несколько раз, потом начались бои, и наши встречи прекратились. В ходе боев я получил ранение, более месяца находился в госпиталях, в дивизион вернулся только в конце августа, когда армия приступила к освобождению украинских земель. Только тогда мне удалось кое-что узнать о капитане Сидоровиче.

Все-таки его предчувствия сбылись. Капитан Сидорович вел колонну дивизиона. Наши танкисты только что выбили немцев из какого-то большого украинского села, и они отступали в юго-западном направлении. Нужно было дать по ним залп из «катюш». Сидорович решил осмотреть местность, откуда предстояло произвести выстрел. Вместе с командиром батареи Озеровым он направился к небольшой высоте в сотне метров от дороги. Здесь оказалось минное поле, которое еще не успели разминировать наши саперы. Прогремел взрыв. Оба офицера погибли. На похороны сына приезжала мать…

На войне не знаешь — выживешь ли вообще? Конечно, чувство самосохранения всегда присутствует, но себе говоришь, что если погибнешь, то всего только один раз, а от чего — бомбы, снаряда или шальной пули — все равно. Только человек, к которому подступает смерть, наверно, это чувствует.

Вспоминаю случай с одним комиссаром из нашего дивизиона. Хороший был воин. Перед началом боя он вдруг объявил товарищам, что его завтра убьют — так подсказывает ему сердце. Внешне вел себя вполне спокойно, только раздал свои вещи друзьям на память, написал прощальное письмо жене и детям. И действительно, на следующий день его сразила шальная пуля.

Нечто подобное происходило и со мной. 5 июля 1943 года, перед самым наступлением, из штаба бригады принесли пакет, в котором содержался приказ: дивизиону к 24.00 скрытно занять боевые позиции на втором, ранее подготовленном рубеже обороны. Еще до вскрытия пакета меня словно током ударило, сердце учащенно забилось, в мозгу заработал ритмический маятник, повторявший не «тик-так», а «убьют-ранят, убьют-ранят»…

Я снова и снова вчитывался в строчки приказа, надеясь, что маятник прекратит стучать. Но нет, этот стук продолжался. У меня все начало валиться из рук. Силой воли пытался заставить себя быть спокойным и делать повседневное дело, только не так все было просто. Отделаться от навязчивой мысли, что тебя должны убить или ранить, не было никакой возможности: на тебя надвигалось что-то страшное и неотвратимое.

6 июля началось сражение — дивизион вступил в бой. На следующий день я был ранен осколком снаряда, выпущенного из «тигра». Когда меня увозили с поля боя, сразу успокоился, маятник прекратил отсчет, на душе стало совсем легко. Жив! Боев еще впереди было много, но такого, что случилось со мной под Курском, больше не было. Вот и приходится соглашаться с народной мудростью: «Сердце вещун, оно не обманет».

До моего ранения все шло своим чередом. Мы готовились к тяжелым боям. Накануне решающих событий Катуков провел совещание командиров соединений и частей армейского подчинения с авиационными начальниками: уточнялись вопросы боевого взаимодействия. В ходе совещания было зачитано боевое распоряжение командующего войсками Воронежского фронта о выводе соединений армии на рубеж Меловое — Раково — Шепелевка — Луханино — Яковлево. 1-я танковая армия занимала вторую линию обороны, на первую выходила 6-я гвардейская армия генерала И. М. Чистякова.

Ни для кого не было секретом: армии предстояло выдержать бешеный натиск противника, но мы должны выстоять в обороне. Только после того, как немцы выдохнутся, армия перейдет в наступление.

Фронт жил обычной жизнью. Между воюющими сторонами вспыхивали незначительные перестрелки, работала разведка, минировались подступы к окопам. Все говорило о том, что бои начнутся если не сегодня, то завтра обязательно.

4 июля немцы начали прощупывать прочность нашей обороны, попытались атаковать небольшой участок фронта армии Чистякова, бросив в бой до 80 танков и 2 пехотных полка. Атака была отбита. На следующий день следовало ожидать общего наступления.

В штабе фронта уже было известно о дне и часе немецкого наступления. Штаб, согласовав со Ставкой свои действия, решил нанести упреждающий артиллерийский и авиационный удар по позициям противника.

Погода в первых числах июля стояла жаркая, душная, только вечером можно было насладиться прохладой где-нибудь в саду. Когда стемнело, я зашел к Мироненко:

— Не спишь, капитан?

Виктор Арсентьевич сидел за столом, наклонившись, рассматривал штабную карту. Обернувшись ко мне, тихо, чтобы не разбудить хозяев дома, произнес:

— Не до сна сейчас, Петя, хотя, конечно, поспать бы не мешало, иначе завтра не придется.

Побеседовав с ним еще с полчаса, я отправился в свою хату по соседству.

Спать пришлось недолго: меня разбудила гулкая канонада. Быстро натянув одежду и сапоги, я уже через несколько минут был на улице. Возле штаба толпятся солдаты и жители села, судачат, высказывают свои догадки — кто начал наступление? Наши или немцы?

Пока что это был тот самый упреждающий удар, который нанесли наши войска по позициям противника. Удар спутал все карты немцев. Они планировали начать наступление в 3 часа утра, теперь же на переднем крае началась неразбериха.

Опомнившись, немцы начали наступление на рубеже Зыбино — Раково и вышли к селу Черкасское. Захватив еще несколько поселков, немецкие танковые соединения стали пробивать себе путь на Обоянь.

Прошло много лет с тех трагических, а вместе с тем и героических дней, многое, конечно, уже позабыто, и я попытался восстановить ход боевых действий на Курской дуге по архивным документам.

Было бы несправедливо не включить в свои «Записки» приказ Военного совета Воронежского фронта от 5.07.43 года, который ставил конкретную задачу 1-й танковой армии: