Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень Страница 44

— Как тут тихо, — прошептала Беренгария взволнованным голосом. — Почти не слышно звуков пира.

Она шла рядом, держа его под руку и тесно прижимаясь к нему, и ноги у Ричарда подкашивались, но не от вина, а от страха перед тем, что сейчас должно произойти. Он чувствовал себя так, будто никогда в жизни не ложился в постель с женщиной. В доме царил полумрак, перистиль был тускло освещен четырьмя светильниками, сладко пахло ладаном — недавно отец Ансельм обошел всю Базилею Кефалию с благовонными воскурениями. Никогда раньше запах ладана не предвещал близости свидания с женщиной. Мысль о том, девушка ли его Беранжера, мелькнула в голове у Ричарда. Он был готов принять ее любой, но хотелось, чтобы она была девственна. И это тоже было ново для него и необъяснимо.

А если бы она оказалась не девой, это хоть как-то уравновесило бы его прыщи, которые за последние дни снова бросились в наступление, как будто только и дожидались дня его свадьбы, чтобы напакостить.

Вспомнив о них, Ричард затосковал и дважды тяжко вздохнул. В это время они, миновав перистиль дворца, прошли через таблиний в атрий. Именно здесь, а не в таблинии, была устроена для них пышная постель из множества мягких ковров и шкур, покрытых шелковыми простынями, подушками и легкими хлопковыми покрывалами. Здесь, в атрии, было бы совсем темно, свет немного проникал сквозь таблиний, но в основном тут царило звездное сияние, серебряным дождем льющееся сквозь комплювий — большое прямоугольное отверстие в потолке. Ради этого звездного сияния брачное ложе в последний день перед свадьбой было перенесено сюда, в атрий.

Ночь стояла жаркая, но здесь было и не душно и тепло. В прямоугольном водоеме, имплювии, среди звездных отражений плавали лепестки роз.

Ричард и Беренгария замерли над своим брачным ложем, оцепенели, будто за этим мгновением, коего они так долго и трепетно ждали, наступит смерть для них обоих.

— Только бы не было дождя, — зачем-то сказал Ричард тихим голосом.

— Да, пусть они все спят в саду и не мешают нам, — чуть не плача, ответила Беренгария.

Они — имелись в виду король Иерусалима Гюи де Лузиньян и его приближенные. Вчера в лимасольскую гавань вошли три корабля. Несчастный Гюи, король без королевства, будто в воду глядел — объявился на Кипре прямо накануне свадьбы Ричарда. Как ни странно, Ричард воспринял их появление с ликованием, почтя за добрый знак. Он даже уступил им ту половину дворца, с перистилем. Правда, с условием, что в первую брачную ночь Ричарда и Беренгарии гости будут пьяны и уснут там, в саду, где и проходило свадебное пиршество. Молчание и неподвижность явно затянулись. Кто-то должен был сделать первый шаг.

— Ты, кажется, отчего-то грустен, любимый мой? — спросила Беренгария. — Тебе не по себе?

— Не знаю, львичка милая, — грустно усмехнулся король Англии, — Не знаю даже, что со мной. Я, видно, слишком сильно ждал этого.

— И я, — улыбнулась в свете звезд Беренгария. — Я понимаю тебя, сердечко мое львиное. Ты не в силах нарушить нашу… мезуру.

Это куртуазное словечко так и ударило его в грудь. Оно было совсем неуместным здесь, в этом звездном сиянии, полном трепета перед непознанной невестой. Но какая-то женская мудрость, видно, подтолкнула Беренгарию произнести его, потому что этою «мезурой», словно ключом, открылась наконец упрямая дверца, словно оковы свалились, и Ричард всем своим телом обнял Беренгарию, впиваясь жадным ртом в ее губы. И этот поцелуй длился вечно, Беренгария трепетала, наполняясь страстью, как осенний виноград — сладостью, и эта сладость перетекала через ее губы в Ричарда, так что он едва не терял сознание.

— Постой-постой… — прошептала Беренгария, на миг оторвавшись от их первого настоящего поцелуя. — Сними с меня все!

И как осенняя листва с терзаемого ветром дерева, посыпались на пол атриума одежды — гофрированный жипп, пояс из золотых чеканных пластинок, бархатное блио, затем толстокожий позолоченный пояс Ричарда и Ричардово блио.

— Венцы! — выдохнула Беренгария.

Да, венцы, их ведь тоже надо было снять. И король бережно снял с головы невесты тонкий золотой венец, а головная накидка сама слетела, освободившись от тяжести венца. И венец Беренгарии, и свою корону, тоже легкую, Ричард положил у изголовья брачной постели. Теперь на них оставались последние одежды — длинные льняные шенсы. Ричарду вновь стало тоскливо.

— Любимый… — простонала Беренгария, вся дрожа.

— Беранжера, — готовый умереть от стыда за свои прыщи, которые сейчас надо будет обнажить, промолвил Ричард. — Я должен…

— Молчи! — улыбнулась Беренгария, стуча зубами. — Я все знаю. Они убегут от нашей любви.

И никогда доселе не испытанная им нежность затопила душу Ричарда, едва он услышал эти слова. В следующий миг он единым махом сорвал с себя свой шенс и, задыхаясь, кинулся к Беренгарии, которая, уже не в силах стоять, упала на постель.

Она оказалась девушкой, и они оба плакали, как дети, когда все свершилось в первый раз.

— Глупый, глупый, как ты мог бояться, что я побрезгую тобой, — с укором шептала Беренгария.

— Беранжера, девочка моя! Ты ждала меня! Какое счастье! Ты такая чистая, сама чистота, а я… Какую жизнь я вел до тебя!..

— Ты — пламя, а где пламя, там и угли и сажа, — отвечала мудрая жена — теперь уже жена Ричарда.

— Господи… — снова задыхаясь от нежности, шептал Ричард. И из нежности вновь рождалось желание. — Свет мой!

— Свет твоего пламени, — отвечала Беренгария, с радостью и дрожью встречая желание своего мужа — теперь уже мужа.

Боже, это произошло уже дважды, и Ричард вновь ужаснулся тому, как быстро летит время. Они уже дважды муж и жена, а еще так недавно стояли в оцепенении, боясь тронуть чистую гладь.

И Беренгария вновь плакала, и Ричард тоже не в силах был сдержать слезы. Но теперь мужество возвратилось к нему, он почувствовал прилив гордости и сил, а главное, что плевать на прыщи! Он встал и, не стесняясь, прошел к столику, где стояли вина, налил два стакана, принес себе и ей. Красное вино, красное, как пятнышки на простыне.

— Как хорошо! — отплакавшись, вздохнула Беренгария. — Господи, какое счастье!

— Выпьем за него, за наше счастье, — протянул Ричард стакан, наполненный до краев.

— Выпьем много? — лукаво спросила жена. — Увидим Бога?

— Бог сейчас переполняет мою душу, — ответил муж. — Надо угостить Его душистым кипрским.

И они стали жадно пить вино. И еще два раза Ричард подходил к столику, а когда они выпили по три стакана, он сказал:

— Вина-то мы осушили по три чаши, а любви еще только по две.

И в третий раз они стали мужем и женой, и долго, небывало долго пили эту третью чашу любви, какой-то бездонной она оказалась.

— Где же дно? — спрашивал Ричард со стоном.

— Может быть, его нет? — будто откуда-то издалека отвечала Беренгария.